И не было ни ночи, ни рассвета...
Шрифт:
— Ты говорил об этом с психиатром?
— А чем он поможет? Он начнет лечить меня водами, беседами, массажами и душем Шарко. Что там у них еще? Нет уж, благодарю. — Хичкок помолчал. — Сегодня утром мне, пожалуй, стало хуже. Или это лучше? — Он снова умолк и посмотрел Клеменсу в глаза.
— Ты здесь? Ты на самом деле здесь? Докажи!
Клеменс сильно шлепнул его по руке.
— Да, — согласился Хичкок. Он пристально и удивленно разглядывал руку, потирал ее, разминал. — Ты здесь или, точнее, был здесь в тот момент. Но я не верю, что ты и сейчас здесь.
— Увидимся позже, — ответил Клеменс; он решил поскорее найти доктора.
Ударил колокол. Еще и еще раз. Ракета дернулась, словно ее ударили гигантской рукой, но слышался звук, словно выключили пылесоc, потом пронзительный свист. Клеменс ощутил пустоту в легких, споткнулся, и тут свист прекратился.
— Метеор! — закричал кто-то.
— Пластырь, — сказал другой. И в самом деле — ремонтный паук, бегающий по корпусу ракеты, уже наложил на пробоину пластырь и теперь аккуратно ее заваривал.
Кто-то все говорил и говорил, затем голос удалился. Клеменс вскочил и побежал, дыша свежим, густеющим воздухом. Свернув за переборку, он увидел куски метеорита, разбросанные по всему полу, словно осколки какой-то безделушки. Здесь был почти весь экипаж, включая капитана. На полу лежал Хичкок, из-под закрытых век катились слезы.
— Оно хотело убить меня, — повторил он снова и снова. — Оно хотело убить меня.
Его поставили на ноги.
— Но ведь оно не могло… — говорил Хичкок. — Это невозможно. Такого просто не бывает, правда? Оно приходило за мной. Почему?
— Все в порядке, все уже кончилось, Хичкок, — сказал капитан. Доктор перевязал Хичкоку рану на руке. Тот поднял глаза, увидел Клеменса.
— Оно хотело убить меня.
— Знаю, — ответил Клеменс.
Прошло семнадцать часов. Ракета продолжала свой полет. Клеменс миновал переборку и остановился. На полу, съежившись в комок, сидел Хичкок, рядом стояли психиатр и капитан.
— Хичкок, — позвал капитан.
Ответа не было.
— Послушайте же, Хичкок… — сказал доктор.
Они повернулись к Клеменсу.
— Он ваш друг?
— Да.
— Поможете нам?
— Если смогу.
— Все это проклятый метеор, — сказал капитан. — Если бы не он, ничего бы с ним не было.
— Это случилось бы с ним рано или поздно, — ответил доктор. — Клеменс, поговорите с ним.
Клеменс подошел к Хичкоку, нагнулся, ласково позвал, потряс за плечо.
— Эй, Хичкок!
Ответа не было.
— Эй, это я, Клеменс. Посмотри, я с тобой.
Он похлопал Хичкока по руке, погладил окаменевшую шею и склоненную голову. Потом взглянул на психиатра — тот молча наблюдал. Капитан пожал плечами.
— Будете лечить шоком?
— Да, начнем сегодня же.
«Шок, — подумал Клеменс. — Проиграют дюжину пластинок погромче, подержат под носом пузырек со свежим хлорофиллом или соком одуванчика, пустят погулять по травке, распылят в палате „шанель“, остригут ногти и волосы, приведут женщину, будут стучать, кричать и трещать над ухом, бить электрошоком, штопать психику, но ничего ему не докажут. В ближайшие тридцать лет каждая его ночь будет наполнена грохотом и кошмарами. А когда ему захочется покончить с этим, его снова начнут лечить, если ему будет, чем заплатить».
— Хичкок! — во все горло, словно падая со скалы, крикнул Клеменс. — Это я! Твой друг! Отзовись!
Потом Клеменс повернулся и вышел вон из тихой комнаты. Двенадцать часов спустя снова ударил сигнал тревоги.
Когда суета улеглась, капитан объявил:
— Несколько минут назад Хичкок вышел из корабля. Его оставили одного, а он надел скафандр и вышел через шлюз. Теперь он летит в космосе один.
Клеменс посмотрел в огромный иллюминатор — там были только звездные блестки поверх глубокой черноты.
— Далеко он сейчас. Мы никогда не найдем его. Я узнал, что он в космосе, когда радист засек его шлемофон — он разговаривал сам с собой.
— Что он говорил?
— Что-то вроде этого: «Нет больше ракеты и никогда не было. Нет людей. Во всей вселенной нет людей и никогда не было. И планет нет. И звезд». Потом он начал говорить о своих руках и ногах: «У меня нет рук. Их никогда у меня не было. И ног никогда не было, не чувствую их. Нет туловища. Никогда не было. Нет губ, нет лица, нет головы. Нет ничего, только космос. Только космос, только пустота».
Они медленно повернулись к иллюминатору и долго смотрели на далекие холодные звезды…
«Космос, — думал Клеменс. — Космос, который так любил Хичкок. Космос, где нет ни верха, ни низа, часть великого ничего, и Хичкок падает в центр этого ничего, и нет на его пути ни ночи, ни рассвета».