И нет у него тайн
Шрифт:
Винс поскреб затылок. Он конечно видел, как отец плотничает, да не приглядывался.
— Я дома сделаю, можно? — попросил мальчишка.
— Ишь ты, хитрец. Дома тебе батько сделает или еще кто. Я поглядеть хочу, как ты сам управишься. Вон там в углу топор, на дворе чурбаки подыщи. Гвозди у меня наперечет, погнешь — выгоню.
Делать нечего, взял Винс тяжелый топор и поплелся на улицу. Деревня уже проснулась и жила своей обычной жизнью — выгоняли скот, носили воду, растапливали мазанки-печи
А Винсу предстояла нелегкая работа. Для начала он разыскал четыре полена, одинаковых с виду, без сучков. Положил их в рядок, постоял над ними, раздумывая, как получше приступить.
Старик тоже не стал засиживаться в своем доме, уселся на солнышке, прищурился — решил поглядеть, совладает ли мальчишка с его заданием.
Винс взял одно полено, поставил его стоймя и тюкнул топором, чтобы снять кору. Не тут-то было — полено, словно живое, улетело прочь, а топор выскочил из рук и полетел в другую сторону. Винс только развел руками и понурился. Но дед издал короткий кудахтающий смешок, чем подстегнул мальчишку к новым подвигам.
Разыскав топор в зарослях лопуха, Винс снова поставил полено, но в этот раз он не бил с размаху, а скалывал кору осторожно, придерживая полено рукой. Кора поддавалась с большим трудом, сопротивлялась, скрипела и коробилась. Да еще топор был давно неточеный, с зазубринами. Но мальчишка был настойчив и вскоре полено засияло девственной желтизной. Впереди еще три, а усталость уже влилась в руки чугунной тяжестью. Передохнуть бы... Нет, нельзя — вон как дед глядит из-под косматых седых бровей, каждое движение на учет ставит. Не понравится ему мальчик — прогонит. Как тут на глаза отцу показаться? И Винс взялся за второе полешко.
Теперь он приноровился, удары становились все точнее, хоть и не всегда попадали в цель. С третьим он справился вдвое быстрее, а уж четвертое и вовсе вышло просто загляденье. Гладкое, свежее, пахучее, так и хотелось укусить, как краюху хлеба.
Винс положил все поленья в рядок, полюбовался немного и гордо обернулся к деду.
— Молодец, молодец, — прокряхтел тот с улыбкой. — А дальше чего делать будешь?
— Надо сиденье сделать, — неуверенно сказал мальчик. Знать бы еще, как его делать-то?
— Солнце уже за полдень перевалило. Сходил бы домой, показался там, а то ведь обыщутся. Или сказал мамке, куда идешь? — беспокойно спросил дед.
— Сказал... Вроде... — Винс и вправду не помнил, куда он отпрашивался у мамы. — Я сбегаю, ладно? Я быстро!
— Да ты не спеши, куда спешить-то.
Эти слова Винс уже не слышал — он сорвался с места и стремглав помчался по улице к своему дому. Очень не хотелось прерывать работу, потому и спешил.
— Мам! Ты дома? — крикнул мальчик, едва переступив порог.
— Дома, дома. Набегался? — спросила мама. Она вытерла руки полотенцем и обняла ненаглядное дитя. — Где болтался? Голодный?
— Нет, так, чуть-чуть. А где все?
— Забыл, что ли? Братья в лесу, зверье бьют, а отец в поле. Сходил бы к нему, отнес поесть?
Винс вздохнул, но не стал перечить. Потому что все равно некому нести обед, он же самый младший в семье.
— Ладно, собирай, — сказал он.
— Да уж все собрано, вон корзина стоит. Донесешь или тяжелая?
Винс приподнял корзинку — нет, в самый раз. В голову пришла замечательная мысль — а ведь можно заодно распросить отца, как эти самые табуретки делаются! И сразу на душе стало легко и весело, ноги сами помчались по дороге, что вела на поля.
Глава третья
День был превосходный! Все вокруг было таким невыносимо зеленым, ярким, что Винс невольно прищуривал глаза. Небо над ним возвышалось синим куполом, усыпанному хлопьями снежно-белых облаков. А солнце зорко следило, чтобы всем досталось хотя бы по одному, самому маленькому, лучику.
Пыльная мягкая дорога вилась замысловатой вязью и шагать по ней было тепло и приятно. Хорошо, что догадался надеть сандалии, а не то позагонял бы себе колючек.
Но с каждым шагом корзинка становилась все тяжелее. Винс решил сократить путь и свернул в сторону. Ему ли не знать все тропинки в округе, он ли не излазил здесь каждый уголок, каждый овражек? Если пройти через вон ту рощицу, можно уменьшить дорогу чуть ли не вдвое.
Большие деревья охватили мальчика мохнатыми лапами ветвей, скрыв его под свою тенистую прохладу. Как всегда в лесу, Винс охватил трепет — он восхищался всем, что попадалось на глаза. И мощными стволами, и причудливо закрученными корнями, что торчали из-под земли, и многочисленными россыпями красных ягод, которые так и просились в рот. Винс и не сопротивлялся — горстями срывал прозрачные алые шарики и с наслаждением их раскусывал, несмотря на сковывающую челюсти кислинку.
Винс перебрался через овраг и уже подходил к опушке, но тут... Увы, мир так устроен, что надо держать ухо востро, а не расхаживать по лесу с радостно-восхищенным видом. Здесь для тебя друзей нет, мальчик...
Его кто-то грубо толкнул в спину, затем навалился всем телом, сминая под собою. Мальчишке заломили руки и связали ремнем, быстро и умело. Затем, схватив за шиворот, подняли на ноги и сунули в рот обрывок очень невкусной тряпки. Винс попытался сопротивляться, но тут же получил такую оплеуху, что больше не шевельнулся. Только обвел глазами тех, кто напал на него.
Это было весьма живописное зрелище: десяток людей в кожаных доспехах, потрепанных и пыльных. В шлемах с изогнутыми бычьими рогами. С короткими мечами на поясах. С угрюмыми лицами, заросшими до бровей. А у самого главного (как решил Винс), через всю правую щеку протянулся синий шрам вместо потерянного в бою глаза, зато оставшийся так свирепо глянул на мальчишку, что вид этого чудовищного лица поверг мальчика в бесконечный ужас.
Винс попытался что-то сказать, но сумел лишь издать жалобный стон — мешал кляп.