И оживут слова
Шрифт:
А еще я так и не отредактировала последний перевод про ледники. Вроде бы было не срочно, а теперь... Да и рассказ на ноутбуке запаролен. Ну, кто меня просил паролить рассказ? Вдруг бы мне премию дали... посмертно.
'Стоп! Хватит! Я сильная, отважная. Я ни за что не поддамся панике'.
Уговаривала ли я себя минут сорок или целую вечность, я не знала. Начал накрапывать мерзкий холодный дождик, и платье, спасавшее от жары, стало тяжелым и неудобным, а еще холодным до ужаса. В первый раз в жизни меня накрыло волной
Лежа на матраце, которому волей судьбы предстояло стать местом моего погребения, я пыталась думать о приятном. О доме. О родителях. И семейные обеды вдруг перестали быть такой уж кошмарной перспективой. Мама здорово готовила, а бабуля, когда не учила меня жизни, была прекрасной рассказчицей. Я вызывала в памяти лица родителей, Лешки Степанова - моей школьной безответной любви, других мужчин, которые мне когда-либо нравились... Я даже о своем табу позабыла, начав отчаянно цепляться за образ еще одного человека, о котором запрещала себя даже думать в последние годы... Но почему-то в голову упорно лезли мысли об акулах, десятках метров глубины под жалким матрацем и о том, что меня никто никогда не найдет. И какими же мелкими и незначительными мне показались все мои прежние страхи и проблемы. Последний перевод, который из-за сжатых сроков вышел весьма неудачным и лишил меня шанса поехать на конференцию в Стокгольм... А ведь как я страдала от того, что могла бы стать самым молодым переводчиком на этом мероприятии. Мне ведь так этого хотелось! А теперь...
Так странно. Всю жизнь куда-то стремиться, напрягаться, бежать, торопиться. И оказаться в итоге в нереальной ситуации - посреди моря на холодном матраце под струями ледяного дождя. Благо, ветер стих. Но легче от этого не становилось. Тело закоченело настолько, что я его почти не чувствовала. Будет мне анестезия, на случай появления акулы. Попытка вспомнить, водятся ли акулы в Черном море, результата не принесла. Нужно было лучше учиться в школе.
Ночь наступила внезапно, как бывает только на море. Минуту назад пространство вокруг было просто серым, и вот оно уже чернильное, как будто кто-то невидимой рукой нажал на выключатель. Я с детства панически боялась темноты. Мне всегда мерещились чудовища в углах комнаты и сумеречных очертаниях предметов. Если до этого я думала, что хуже уже не будет, я ошибалась. Невидимые в темноте капли дождя шуршали, стучали по воде и шлепали по закоченевшему телу. Я не знала, что именно в тот момент удерживало меня от того, чтобы не оттолкнуться от матраца и не позволить ледяной тьме поглотить меня и утянуть в глубину. Наверное, где-то на краю сознания билась мысль, что это все ненастоящее и происходит не со мной.
Сорванные связки нещадно драло. Перед тем как в первый раз крикнуть 'помогите', я еще раздумывала. Это же так унизительно и... как в кино. Потом мне было уже все равно. Но мой голос был гораздо тише шума волн и дождя. Какое-то время я молча прислушивалась к стуку собственных зубов. А потом проговорила, сама не зная, к кому обращаюсь: 'Пусть что-нибудь случится. Пожалуйста. Я больше так не могу. Я согласна на все'. Стоило моему шепоту стихнуть, как во тьме появилось пятно. Пятно было странным - каким-то расплывчатым и покачивающимся. Но это был... свет. Свет - это значит люди. Это значит тепло, спасение. Ну, конечно, это спасательная лодка. Меня сейчас подберут. Ничего не закончено! Все в порядке!
Эйфория уступила место панике. Тусклый свет приближался, но кто сказал, что на лодке меня увидят? Это же море. Оно бескрайнее, и в нем каждый год пропадают сотни людей. Сколько из них вот так, перед смертью, задыхались от надежды, до последнего не веря, что спасительное судно пройдет мимо, попросту не заметит?! Я снова попыталась закричать, но перетруженные связки выдали лишь едва слышный хрип. Попытка привстать едва не закончилась падением в воду. Мне оставалось только молиться, чтобы этот тусклый покачивающийся свет не исчез и не прекратил приближаться.
Я никогда не думала, что буду на что-то смотреть с такой надеждой и верой, шепча про себя: 'Пожалуйста... Пожалуйста... Иди сюда... Я здесь...'.
Огонь приближался, не меняя направления. Он будто слышал и двигался точно на меня. Но вдруг, невзирая на отчаянную надежду, в мой затуманенный усталостью и страхом мозг пришла первая тревожная мысль: 'Почему не слышно мотора? Спасательный катер не может идти бесшумно'. Впрочем, я тут же попыталась себя успокоить: вероятно, они выключили двигатели. Я ведь не была сильна в судоходных вопросах и спасательных операциях: кто их знает, как оно должно быть? Но неясная тревога не отступала. За первой мыслью пришла вторая: 'Свет движется не от берега'. Я не разбиралась в морском деле, но какое-то чувство подсказывало, что земля в другой стороне. Внутренний голос пытался остудить подозрительность, но что-то не давало покоя. И мгновение спустя, я поняла, что: свет подрагивал. Не мягко покачивался на успокоившейся глади воды, а именно подрагивал. Как будто он... не электрический. Вспомнились фильмы про древних мореходов. И отчего-то факелы.
Спустя еще мгновение я подумала, что зря так опрометчиво умоляла этот огонь приблизиться, потому что ужас сковал меня почище холода. Из темноты, разрезая килем редкий туман, тихо шла... деревянная лодья. С поднятых весел слетали капли воды, а мутный свет, еще минуту назад дававший надежду, выхватывал из темноты оскаленную морду какого-то чудовища, украшавшую нос. Мой мозг попытался найти логичное объяснение увиденному - от сна до поклонников ролевых игр, забравшихся слишком далеко от берега, - когда я услышала жуткий визг. И не сразу поняла, что он мой.