И пала тьма
Шрифт:
Яэллин с ворчанием следовал за ними.
Лаурелла нырнула в лавку на углу. Дарт знала это заведение. На его вывеске красовалась скалка. Пекарня и кондитерская Хавершима. Не одно поколение учеников Конклава заходило сюда, чтобы купить или незаметно стащить медовые пирожные, имбирные палочки или бутылку фруктового сиропа. Лаурелла редко обходилась без пакета сластей и щедро делилась ими с подругами.
Дарт, впрочем, ни разу не довелось воспользоваться ее щедростью. Да и в лавочке она была лишь однажды, когда получила два медных
Бронзовый колокольчик встретил их приветливым звоном. В воздухе плыли запахи жженого сахара и поднимающегося теста. Жар пылающих в задней комнате печей моментально прогнал принесенный с улицы холод.
От печей донесся крик коротышки Хавершима:
— Хлеб еще печется! Подождите немного!
В открытой двери мелькнул его округлый зад — пекарь наклонился к печи с длинной деревянной лопатой. Из дальнего угла комнаты раздавался звон кастрюль: там подмастерья замешивали тесто. Звону сопутствовал задорный смех.
Лаурелла не остановилась у входа. Она поднырнула под прилавок и побежала вдоль полок со сластями. В конце ряда она толкнула низкую, узкую дверцу и оглянулась на спутников.
— Быстрее, — поторопила она.
Комнатушку наполняли бочки с мукой и бочонки поменьше с кусковым сахаром. Со стропил на железных крюках свисали мешки, откуда пахло зерном и дрожжами.
Лаурелла пригнулась, пролезла под мешками и заторопилась к задней двери. Рывком распахнула ее. Перед ними был тихий темный переулок.
Дарт с Яэллином догнали девочку и зашагали по переулку туда, где от него ответвлялась другая улица. Внезапно Дарт поняла, где находится. Она посмотрела вверх: башни Конклава вздымались в утреннее небо. Они оказались прямо за школьным двором.
— Мы пришли.
Дарт бросила быстрый взгляд на Лауреллу. Та пожала плечами:
— Я столько раз ходила в лавку и оставляла там целые пригоршни монет, так что Хавершим в конце концов разрешил мне пользоваться служебным входом. И я знала, что на рассвете они заняты у печей. Если быстро пробежать к черному ходу, никто и не заметит.
Девочки с Яэллином подошли к задним воротам двора. Их открывали только для тележек и повозок, что доставляли в школу продукты, и мало кто обращал на ворота внимание.
— Держитесь поближе ко мне, — приказал Яэллин, когда они приблизились к кованым створкам. Он распахнул плащ и укрыл девочек. — Наверняка нас ищут по всему городу, и Конклав не исключение.
— Тогда куда мы пойдем? — спросила Дарт.
— К тому, на встречу с кем нас просили прийти. Спрячемся у него, пока не прибудут остальные.
— Спрячемся у кого? — настаивала Дарт.
Яэллин кивнул на ворота, и тени метнулись над головой девочек, как крылья огромного ворона.
— У лекаря Палтри.
Тилар извлек из горла Катрин проклятый кинжал и теперь выжидал,
Из-за ведущей в каюту двери продолжали доноситься стук и треск: флипперы строили из мореного дуба и железного дерева. Так что помощь подоспеет еще не скоро.
— Почему ты не зовешь своего демона? — насмешливо спросил Даржон. — Или он бросил тебя на произвол судьбы?
Тилар осклабился в ответ. Мастерство Катрин преподнесло Даржону неприятный сюрприз. А теперь у него появились сомнения насчет демона.
— А почему ты предал свой плащ? — поинтересовался в свою очередь Тилар. — Зачем вступил в Кабал?
Даржон не опустил меча, но кончиком кинжала поддел и высвободил полосу масклина, открыв бледное лицо.
— Кровь бога сотворила со мной вот это, — выплюнул он. — Из меня готовили мастера истины, но осенение Милостью не удалось. Я родился настолько бледным, что слабейшее прикосновение солнца обжигает кожу. Она не удерживает никакой краски, даже знаков рыцарства.
Тилар уставился в красные глаза. Наравне с Милостью в них светилось безумие.
— И тем не менее я стремился с честью служить Мириллии, — продолжал рыцарь, обходя противника осторожными шагами. — Я упорно тренировался и честно заработал право покрыть себя плащом. Учителя всегда выделяли меня среди ровесников. Но кому нужен такой урод? Тем более без рыцарских полос. — Его голос ожесточился. — Они отправили меня в самое дальнее царство, туда, где с безоблачных небес жарко светило солнце, но я не смел ни на мгновение снять плащ, чтобы не сгореть и не ослепнуть. День стал для меня запретным временем. Рыцарский плащ стал для меня проклятием.
— Рыцарь идет туда, где есть необходимость в нем, — ответил Тилар. — В том и заключается долг рыцаря.
— И это ничуть не лучше рабства! Уверен, что уж ты в состоянии понять это яснее многих. Представь, что ты заперт не в камере или на арене, но в собственном плаще и тебе никогда не избавиться от его уз. — Он тряхнул мечом. — Когда заговорщики нашли меня и рассказали об ином образе жизни, свободном от богов и рабства перед долгом, я понял, что их дело справедливо. Великая сотня правила слишком долго. Настало время, чтобы люди сами распоряжались своей судьбой!
Тилару доводилось в прошлом слышать подобные речи.
— Сотня не правит нами. Они делятся с нами своими Милостями, а мы воздаем должное им. Только благодаря их гуморам Мириллия вырвалась из варварства и зажила в мире и достатке. Люди вполне свободны.
— И свиньи свободны совокупляться и валяться в грязи. И не знать, когда настанет пора забоя.
Тилар вздохнул и поднял меч.
— Мы остановим Кабал. Найдем его голову и отрубим ее.
Ответом ему послужил грубый смех:
— Кабал неисчислим. Он везде. Вы нанесете один удар, и вам ответят тремя. Вот так…