Завидуешь, соратник, моемупридуманному дому? Да, великон, храм химерный моему уму,хранилище иллюзий – или книг.Взойди в мой дом, и ты увидишь, какпосмешище – любой людской уют,там птицы (поднебесная тоска!)слова полузабытые поют.Мой дом, увы, – богат и, правда, прост:богат, как одуванчик, прост, как смерть.Но вместо девы дивной, райских розна ложе брачном шестикрылый зверь.И не завидуй. Нет у нас, поверь,ни лавра, ни тернового венца.Лишь на крюке для утвари твоеймои сердца, как луковки, висят.
«Дождь идет никуда, ниоткуда…»
Дождь идет никуда, ниоткуда,как старательная саранча.Капли маленькие, как секунды,надо мною звучат и звучат,не устанут и не перестанут,суждены потому что судьбой,эти капли теперь прорастают,может, деревом, может – тобой.Воздух
так водянист и рассеян.Ты, любимая, мы – воробьи.В полутьме наших птиц и растенийя любил тебя или убил?Пусть мне всякий приют – на закланье!Поводырь, меня – не доведи!Ворон грянет ли, псы ли залают, —веселись! – восвояси! – в дожди!Дождь идет всё сильнее, всё время,племена без ветрил, без вождя.Он рассеет печальное племя,то есть каждую каплю дождя.Где я? Кто я? Куда я? Достигнустарых солнц или новых тенет?Ты в толпе торопливых дождинокпотеряешь меня или нет?Меч мой чист. И призванье дано мне:в одиночку – с огульной ордой.Я один. Над одним надо мноюдождь идет. Дождь идет. Дождь идет.
Первая молитва Магдалине
На ясных листьях сентябряросинки молока.Строения из серебрасиреневы слегка.Ты помни обо мне, о нем,товарище чудес.Я вижу вина за окном.Я вовсе не воскрес.Я тень меня. Увы, не тот.Не привлекай кликуш.Не объявляй обильный тост.Мария! Не ликуй.Я тень. Я только дух себя.Я отблеск отчих лиц.Твоя наземная судьба —для юношей земли.Тебе заздравье в их сердцах.Не надо. Не молись.И что тебе в такой сентябрьсомнения мои!Твой страх постыден в день суда.Оставим судьям страх.А я? Что я?! Не сострадай,несчастная, сестра.Их жизнь – похлебка, труд и кнут,их зрелища манят.Они двуногий свой уютраспяли – не меня.Сестра! Не плачь и не взыщи.Не сострадай, моя.Глумятся надо мной – молчи,внимательно молясь.Но ты мои не променяйсомнения и сны.Ты сказку, сказку про меня,ты сказку сочини.
«Наше время – веселиться…»
Наше время – веселиться,размотать души клубок.Ты – царица Василиса,я – твой первый теремок.В этом доме пели малои не плакали еще.Понемножку пировали,целовались под плащом.И порхали очень простоноготки, как лепестки.Наше время – время тостовот безвременья тоски.
Вторая молитва Магдалине
Это птицы к подоконникам льнут.Это небо наполняет луну.Это хижины под небом луныпереполнены ночными людьми.Невозможно различить в темнотеодинаковых, как птицы, людей.Ты целуй меня. Я издалекаобнимаю! Обвиняю свой страх.Я неверье из вина извлекал,от, любимая, неверья устал.Нет привала. Вся судьба – перевал!Запорожье! Нет реки Иордань!Если хочешь предавать – предавай,поторапливайся! Эра – не та!Нынче тридцать за меня не дадут.Многовато бескорыстных иуд.Поспешай! Петух Голгофы поет.Да святится святотатство твое…
Язычники
Обличает волк луну,как людей Божий Сын…Житие – ни тпру ни ну,то ли чернориз-цы!Ратуют они за рай,там нектары – ложками!Если житие – сарай,проповеди — ложны!Пред амвоном гнись дугой,гуди – как положено!Если всюду пьянь да голь,проповеди — ложны!Белениться? Не балуй!Плуг тебе да лошади!Если поголовный блуд,проповеди — ложны!Черноризцам – все азы,патоку и птаху,а язычникам – язык на полку? на плаху?За любовь пред паствой маяться?Псалтыри за счастье?Верим в солнце,верим в мясо,в соль,в зерно,в зачатье,в бубны,в бани,в хоровод,в гусельные весла!В нашей жизни горевойой как редко звездно…
«О чем плачет филин…»
О чем плачет филин?О том, что нет неба,что в темноте толькодвенадцать звезд, что ли.Двенадцать звезд ходят,игру играют,что месяц мышь съела,склевал его ворон.Унес ворон времяза семь царств счастья,а в пустоте плачетодин, как есть, филин.О чем плачет филин?Что мир мал плачу,что на земле – мыши,все звезды лишь – цепи…Когда погас месяц,и таяло солнце,и воздух воздушенбыл, как одуванчик,когда во все небоскакал конь красныйи двадцать две птицыдневных смеялись…Что так плакал филин,что весь плач птичий —бессилье бессонниц,ни больше ни меньше.
«Легенду, которую мне рассказали…»
Легенду, которую мне рассказали,веками рассказывают русалки.Хвостами-кострами русалки мерцают,их серьги позванивают бубенцами.Наследницы слез и последних лишенийвставали над озером в белых одеждах,наследницы слез и последних лишений,всё женщины чаще, а девушки реже.Хвостами-кострами русалки мерцали,их серьги позванивали бубенцами.Их озеро требовало пополненья:пришло и последнее поколенье.Различия – те же, причины – как прежде,лишь девушки чаще, а женщины – реже.Немые русалки плывут по каналами рыбье бессмертье свое проклинают…
* * *
Художник, не надо к бессмертью стремиться,русалкой струиться, легендой срамиться.Художник, бессмысленны вечные вещи,разгул публикаций, огул одобрений,коль каждая капля слезы человечьейстрашнее твоих трагедийных творений.
Смерть Бояна
За городом Галичем,на перепутье, харчевня.Для панства — харчевня,а простонародью — корчма.И русич, и лях, и турпей —неумытый кочевник —отыщут в харчевнелюбое питье и корма.На прочную ногу —скамьи из точеного бука —поставил харчевнюеврей-весельчак Самуил.То флейтой зальется,то филином зычно аукнет…Гогочут пьянчуги, вздымая усы:– Уморил! —Давненько не хаживалк весельчаку-иудеюсоратник Бояна, хоробр новгородский Поток.Хозяин угодлив:склоняя оплывшую шею,подносит сивуху, арбуз и куриный пупок.А гости, а гости, а гости печатают песню,отменную песню,что слово – то конника топ.Хозяин доволен:лоснятся колечками пейсы.Хозяин смущен:плачет паче младенца Поток:– В песчаном Черниговерынок что сточная яма,в помоях и в рытвинах —лоб расколоть нипочем.На рынке под вечер, в сочельник,казнили Бояна,Бояна казнили,назначив меня палачом.Сбегались на рынокскуластые тощие пряхи,сопливых потомковтаща на костистых плечах.Они воздевалисонливые очи на плахуи, плача в платочки,костили меня, палача.А люди, а люди, а людиболтали о рае,что рай не Бояну,Бояну – отъявленный ад.Глазели на плаху,колючие семечки жрали,судачили:влево иль вправо падет голова.Потом разбредались,мурлыча Бояновы строки, —лелеять иконыв своих утепленных углах.Марина,которой Бояном написано столько,в ту ночь, как обычно,с боярином Ставром легла.Я выкрал у стражиБояновы гусли и перстень,и – к черту Чернигов,лишь только забрезжила рань…Замолкните, пьянь!На Руси обезглавлена Песня.Отныне вовеки угомонился Боян.Родятся гусляры,бренчащие песни-услады,но время задиристых песенвовеки зашло…В ночь казнисмутилосьшестнадцать полков Ярослава.Они посмущались,но смутыне произошло.
Мой дом
«Дом стоял на перекрестке…»
Дом стоял на перекрестке,напряжен и мускулист,весь в очках, как перед кроссомчемпион-мотоциклист.Голуби кормились мерно,на карнизах красовались.Грозные пенсионерывдоль двора крейсировали.Вечерами дом думал,сметы составлял, отчеты,и — внимательные дула —наводил глаза ученых,дула – в космос розоватый!А под козырьком у домаразорялась, раздавалась,радовалась радиола.Там бутылки тасовали,под пластинки танцевали,эх, комично танцевали,выкаблучивались!Я в одном из окон домадомогаюсь новой строчки.Я хотел бы стать домом,напряженным и строгим.Танцевать комическина чужой гульбе,плакать под космический гул голубей.