И прийдже Спиридоне. Здравствуй, чудо
Шрифт:
Говорят, что перед землетрясением бывают какие-то приметы, предвещающие стихийное бедствие – змеи и ящерицы, прочие животные покидают насиженные места, чувствуя земные толчки. Но ничего подобного молодая пара не заметила. Они благополучно дошли до дедушки, выпили с ним чаю, вскипяченного на костре, отдохнули и двинулись в обратный путь, чтобы засветло вернуться в город, ведь в горах темнеет рано.
Еще спускаясь с горы, и взрослые, и дети замолчали от увиденного. Они не могли понять – может, заблудились, может мальчик-проводник вывел их в другое место? Мальчик шел, словно наполовину спал, механически передвигая ногами.
Уже приехали спасатели, техника,
Бабушку они увидели позже, она, видимо, собиралась коз во двор выгнать, да не успела. Так и лежала рядом с теми козами, придавленная каменной стеной.
Конечно, приезжая пара тут же включилась в работы по спасению, хотя вряд ли кого-то можно было спасти. Они вернулись часов в пять, а бедствие произошло около одиннадцати часов утра – через час после их ухода.
Позже они хлопотали перед армянскими властями – хотели усыновить брата и сестренку. Ведь дети им фактически жизнь спасли, да и себе тоже. Но из Армении ни одного уцелевшего ребенка не отпустили за пределы республики, ни одного не отправили и в детский дом – всех детей разобрали родственники.
– Что примечательно, – рассказывая эту историю, отметил приятель молодых свидетелей трагедии, – Лена и Славка вообще-то не любители походов. Их и в Томске-то в выходные за город не вытащишь. «Мы – дети асфальта». А тут собрались с утречка и отправились, да еще ребятишек прихватили. Это просто чудо какое-то. Мы в отделе когда узнали про землетрясение в Армении, испугались на них, даже в списках жертв их фамилии искали…
О другом страшном землетрясении я слышала еще в школе. Девочка из параллельного класса, чья семья переехала из Ташкента в 1966 году, рассказывала, что спасла их кошка. Они жили в одноэтажном доме, который выходил во двор, огороженный толстой глинобитной стеной. Среди ночи кошка завопила ни с того ни с сего, да так, что разбудила всю многочисленную семью, а заодно – и соседей. Она рвалась на улицу, орала, изорвала оконную занавеску и выпрыгнула. Попав на улицу, продолжала орать истошным криком. Соседи, кто в чем был, повыскакивали на улицу, кто-то с детьми на руках, поскольку дети проснулись и тоже принялись орать. И тут дома, огороженные общим забором, начали оседать и разламываться на куски. Кого-то задело обломками, поцарапало. Но серьезно никто из людей не пострадал. Кошка спасла всех…
Ангелы-хранители? Случайность? Да какая разница, как назвать. Пощадила судьба, и спасибо ей за это. И разве не является случайность проявлением чуда в конкретной обстановке?
2. ЛИШЬ БЫ ДИТЯ НЕ ЗАПЛАКАЛО
Эти невероятные истории – отголоски времен ГУЛАГа. И то чудо, о котором в каждой из них пойдет речь – это не только чудо спасения ребенка, но и чудо материнской любви…
Девочка в посылке
Собиралась эта история по разрозненным воспоминаниям детства, затем дополнялась какими-то наблюдениями, случайно услышанными обрывками разговоров. И гораздо позже, когда я сама уже держала на руках собственного ребенка, об истории наших бывших соседей в Норильске рассказала мне мама.
Боришкевичи были с Западной Украины. Тетю Тамару в Норильск, что называется, приволокли за косы (и в прямом, и в переносном смысле). В 1946 году, когда по лесам отлавливали бендеровцев, она, на тот момент пятнадцатилетняя девочка, «попала под раздачу». По поручению своей мамы несла в лес узелок с едой, поскольку в лесу скрывался ее дядя (возрастом едва ли на год ее старше). Пытали и избивали ее жестоко, потом затолкали в скотский вагон (целый состав таких девчонок и молодых женщин отправили тогда в Сибирь). В Красноярске пересадили на пароход, довезли до Дудинки, а от Дудинки до Норильска восемьдесят километров гнали пешком. Дело было в сентябре, и в Норильске уже лежал снег.
Из детства сохранилось одно воспоминание. Тетя Тамара и мама сидели за большим круглым столом, и каждая делилась какими-то переживаниями. А мне было лет шесть, и я сидела как раз под этим столом, скрытая скатертью с кистями и павлинами. Тетя Тамара вспоминала то, что потом не давало мне спать по ночам…
Девочек-украинок гнали по промерзшей дороге до Норильска. Вдруг одна из них запела:
«Дывлюсь я на небо, тай думку гадаю,
Чому я ни сокил, чому ни лэтаю…»
И вдруг все, кто шел в колонне, дружно подхватили:
«Чому же ты, Боже, мне крылов ни дал,
Я б зэмлю покинув и в небо злэтал…»
Видимо, такой силы было это исполнение, что у охранников выступили слезы. Девочек начали избивать прикладами, таскать за косы, чтобы прекратили песню.
В Норильске работы велись на рудниках: независимо от пола и возраста в основном занимались тем, что перетаскивали на поверхность из рудника тачки с рудой. Правда, с прибытием новой партии заключенных-мужчин, женщин перевели на подсобные работы.
Это были первые четыре года ее юности. А потом, когда ей было двадцать, она встретила дядю Володю. Он был тоже с Украины, на начало войны работал водителем, его взяли в плен немцы, а после освобождения Украины уже нашими войсками, отправили в ГУЛАГ.
В начале пятидесятых для политических заключенных появилось послабление. Касалось оно только Норильска или было во всех лагерях, не знаю. Но в Норильске заключенным, объединившимся в семью, давали место в «семейном» бараке. Это был такой же барак, как и остальные, просто одна пара отделялась от другой матерчатыми занавесками.
Когда Тамара забеременела, и беременность была уже на седьмом-восьмом месяце, ее перевели на «легкий труд». «Легкотрудницы» ухаживали в медсанчасти за больными, стирали простыни и бинты, чистили и убирали. Тамара родила девочку, три месяца ей полагалось отпуска, а потом тюремные ясли – до года. А вот после года детей у матерей «изымали», направляли по детдомам, давали новые имена и фамилии, то есть, даже если получишь свободу, найти потом своего ребеночка вряд ли сможешь.
До года девочке, которую назвали Любой, оставался месяц, когда и придумали Тамара и ее начаьница-докторша план по спасению ребенка. Тамаре докторша как-то подарила свою старенькую кофточку, пожалела молодую старательную девушку. А потом врачиха увидела, какие красивые вышитые узоры появились на этой старой кофточке. Тамара оказалась великолепной вышивальщицей и белошвеей. Персонал медчасти в очередь становился за заказами, и по этому случаю ей даже делались небольшие послабления: раньше отпусками с работы, прикармливали – беременная все-таки. Владея ювелирными технологиями вышивания, мережки и т.д., Тамара для норильских медичек-модниц стала человеком незаменимым.