И путь порой бескрайний
Шрифт:
В предбаннике было тепло. Весь потолок и верхняя часть стен были в копоти, что говорило о том, что баня топилась по-чёрному. Мне не нравились такие бани. Одно неверное движение и у тебя на уже чистом теле появляется чёрный мазок, который снова приходиться смывать и оттирать. Да и часто доски подолгу «плачут» от такого способа топки: падающие сверху капли смолы остаются на лавках, отчего садиться и прилипать к ним не так уж и приятно, но хоть капли не падают на голову, и на том спасибо.
Перед тем как зайти, я оставила в бане травяную настойку и парочку сушек, при этом рассказала для чего хочу попариться. Дед Йаг сказал, если по возвращении
Через пару минут от сушек остались только крошки, настойка тоже была почти выпита. Тяжело выдохнув, я чуть слышно сказала «спасибо» и принялась готовиться к ритуалу.
Возле печи: небольшой, но жаркой – стояла бадья с замоченным дубовым веником. Со страданием я посмотрела на этот веник, понимая, что придётся им себя полупить. Мне не нравилось париться, да и принимать горячую ванну или душ для меня уже мучение: опускается давление. Такие вот у меня проблемы.
Но делать нечего. Необходимо узнать, где бабушка и что с ней. Поэтому я достала из кипятка веник, уселась на полок и принялась говорить.
Дед Йаг сказал, что надо рассказать Баннику то, как бабушка пропала. Всё, что я сама знаю и успела увидеть. Поэтому постукивая себе веником, учащённо дыша, я говорила про то, как бабушка шла через посёлок, как её видели несколько человек и не остановили, как её искали и ничего не нашли, как год я жила сомнамбулой, не думая, не подозревая, что сама решусь пойти в лес её искать, тем более через такой большой срок, и как я наконец пошла и нашла гребешок и лаз.
В какой-то момент я заметила, как за печкой мелькнули два блестящих, жёлтых глаза. По рукам пробежали холодные мурашки, хоть и от жары они тотчас испарились. Но я не останавливалась и всё рассказывала и рассказывала.
Выйдя в предбанник и забрав оттуда тяжёлое деревянное ведро со студёной водой, я затащила его в баню и содрогнулась. Если парилка у меня опускала давление, то, казалось, холодная вода его либо резко подкинет, либо просто меня вырубит холодом. Не думаю, что неподготовленным людям полезно резко переходить на полную закалку.
С трудом подняв ведро над головой, я втянула в себя воздух и начала опрокидывать ледяную воду на себя. В первое мгновение я не успела ничего почувствовать, но, когда вода начала стекать по всему телу, а волосы на голове пропитались холодом, я поняла, что замерзаю, а вода всё не заканчивалась. Но останавливаться нельзя. Вода всё лилась и лилась. И тогда, не выдержав, я тихо и неуверенно заскулила, а потом перешла на бодрое «р-р-р», каким пользуются матёрые мужики, когда кидаются в сугробы или проруби. И по итогу я уже довольная – оттого, что закончилась вода – отфыркивалась. Где-то в районе полка послышалось весёлое покряхтывание: ну хоть Банника порадовала, и на том спасибо.
Наступала самая сложная и страшная для меня часть. Сложная в том плане, что ранее я никогда не сталкивалась с нечистью, с мистической составляющей мира реального. И если с домовым всё было вроде как понятно: он живёт рядом и зла не желает, лишь помогает и наставляет. То с Банником было опасней: я читала – или слышала, – если ему что не понравится, он может и кипятком ошпарить, и духу поднять, чтобы человеку худо стало. А банные гадания, когда до девушек дотрагивается либо голая, либо волосатая лапа – это меня всегда пугало. Это же какая-то нечистая и неведомая сила, которая не считается с человеком. Да что уж там, на человека ей просто-напросто начхать. И как после этого не бояться её? Не уверена, что этот страх у меня был иррациональным, потому как человеку опасаться неизвестного и неизученного в порядке вещей.
Как и наставлял Дед Йаг, я села спиной к печи. Правую руку завела за спину, ладошку раскрыла, чтобы Банник смог отвечать на мои вопросы. Дед Йаг сказал, что можно спросить лишь три вопроса, не более. Не хотелось уточнять, почему именно три – что за ограничения. Прекрасно понимала, что спорить и ссориться с чужим миром не вариант. Три? Ну и ладно. Попробую с помощью этих трёх вопросов вызнать по максимуму.
Пол под коленками был сухой и тёплый. Жаркий зев печи грел спину и руку. Дед Йаг наказал открыть дверку, чтобы Банник смог ответить. И открыв тогда дверь, мне стало жутко: чёрный провал смотрел на меня оттуда, словно искал ответы у меня, хотя это я должна была их вызнать у него.
Было страшно и неудобно сидеть голышом перед печкой. Ведь если что случится, перед потусторонним я стану лёгкой добычей. Хотя кого я обманываю: у меня и у одетой не было бы шансов перед нечистью.
Руке за спиной стало горячо. Собравшись, я решилась на первый вопрос:
– Моя бабушка в этом мире?
Да, на пути сюда, возле дупла, мы нашли её гребешок, но это ведь не гарантировало того, что бабушка здесь. В этом я точно не была уверена. Мий сказал, что нас сюда пустили по какой-то причине, не просто так, но, как мне кажется, это было не доказательство. Тем не менее: надо убедиться, что я не зря попала в это место.
На руку мне опустился маленький пылающий камушек. Он был настолько горяч, что по ощущению начал прожигать дыру в моей ладони. Но Дед Йаг приказал не торопиться, а двигаться медленно, а то Банник решит, что я спешу и ничего не хочу знать, и перестанет мне помогать.
Медленно я вывела руку из-за спины и опустила камешек перед собой. Он оказался овальным, гладким и белым – да, бабушка в этом мире. Тяжело выдохнув, я снова завела руку за спину и приготовилась ко второму вопросу:
– Мне идти прямо, как и сказал ворон?
Птица наговорила то-то пока непонятное. Но точно, что я уловила от неё: идти прямо. Эта мысль засела в голове. Прямо, как я поняла, – по дороге, которая уходила от камня. То есть, если вспомнить сказки, предстоит мне: «Как пряму ехати – живу не бывати – нет пути ни прохожему, ни проезжему, ни пролетному». Так себе перспектива, но если придётся, то уж ничего не поделать. Слушаться ворона было глупо, но он же может оказаться правым?
На руку опустился камешек: горячее, острее впиваясь в нежную кожу ладони. Потихоньку я вернула руку и положила камень рядом с первым: белый. Да, ворон сказал правду.
Настал черёд третьего вопроса. Для меня – самого сложного. Думала, он был очевидным и ожидаемым, но, признаться, я боялась его задавать. Была бы моя воля, я бы вообще его не задавала, но мне хотелось узнать…
– Жива ли моя бабушка?
Почувствовав, как руку обожгло в третий раз, я крепко-крепко зажмурилась. Не глядя, вытянула руку и опустила камешек перед собой. Смотреть – страшно. Даже не хотелось. Но глаза сами собой распахнулись, и я увидела камешек: немного матовый, глубоко чёрный овальный камень. Слёзы скопились в уголках глаз, размывая третий ответ: нет, бабушка не жива.