И снова Пачкуля!

Умански Кай

Хьюго выпрыгнул из чашки, взмахнул воображаемыми юбками, похлопал ресницами и продекламировал:

Да, Белоснешка — это я! Со мною милые трузья. Мы любим петь и танцефать, А после — ф салочки играть.

— Танцевать! Играть! Фантастика! — восхитилась Пачкуля. — Валяй дальше. Что говорит Чесотка?

Без малейшей запинки Хьюго произнес:

Рапунцель —

так меня софут, Федь фолосы то пят растут. А это — Спящая красафица, Наферняка она фам нрафится.

— Поразительно! Чудесно! Как ты это делаешь?

— Не снать, — сказал Хьюго и скромно пожал плечами. — Как-то само получаться.

— С ума сойти! — ликовала Пачкуля, раскачиваясь взад-вперед. — Вот это талант! А я и не знала. Как же мне повезло!

Тут раздался стук в дверь.

— Аууу! Пачкуля! Это я! — позвал голос.

— Нечисть всемогущая! Это Шельма. А у нас только самая завязка пошла. Иди пока приляг, Хьюго, гений ты мой. Дай мозгам отдых. Продолжим, как только я от нее избавлюсь.

Она поспешила открыть дверь.

— Да? В чем дело, Шельма? Я ужасно занята. Пишу пьесу, если ты вдруг забыла.

— Неужели? — сказала Шельма, с любопытством обозревая горы скомканной бумаги. — Я тебя не задержу. Там такой холод. Может быть…? — Она с надеждой покосилась на чайник.

— Нет, — сказала Пачкуля. — Исключено.

— Ну ладно. Тогда я, пожалуй, пойду. Не хочу мешать творческому процессу. Как он вообще, э-э, идет?

— Да, да, вовсю, — подтвердила Пачкуля. — Кипит, как зелье в котле. Стихи из меня так и хлещут. Думаю, закончу в два счета.

— Надо же, — потрясенно выдохнула Шельма. — Я и не знала, Пачкуля, что ты писатель. Вот так дружишь с кем-нибудь сто лет и даже не догадываешься о его скрытых талантах.

— Поразительно, правда? — сказала Пачкуля, хихикнув.

— Кх-кхм! — За ее спиной отчетливо послышался предостерегающий хомячий кашель.

— А до роли, м-м, Дика Уиттингтона ты пока не добралась? — как бы невзначай поинтересовалась Шельма. — Не то чтобы я прям сгорала от любопытства, ха-ха, просто интересно, много ли у меня текста.

— До тебя пока дело не дошло. Наберись терпения. Сначала мне надо кучу всего другого впихнуть. В спектакле все будут на равных, Шельма. Никаких примадонн.

— Да, разумеется. Я все понимаю, — кротко сказала Шельма. — Ну, тогда не буду тебе мешать?

Она повернулась и почтительно, на цыпочках пошла к двери. Потом остановилась.

— Э-э, еще один вопрос. Мне ведь не придется никого целовать?

Пачкуля посмотрела на Хьюго; тот пожал плечами.

— Пока не знаю, — уклончиво ответила Пачкуля. — Еще не решила. Если сюжет того потребует — придется. Закон шоу-бизнеса.

— Никого из Мымриной шайки я целовать не буду, — твердо заявила Шельма. — Хоть я и «главный мальчик». У меня есть гордость. Если надо целовать принцесс, ищи Прекрасного принца.

— Прошу прощения, — строго прервала ее Пачкуля. — Кто из нас пишет пьесу?

— Разумеется, ты, Пачкуля.

— Именно. Я. Ну, Хьюго еще немножко помогает. Не надо мне указывать, как писать мою пьесу. И потом, у нас все равно нет Прекрасного принца. Никто не захотел его играть.

— Всегда можно привлечь кого-то со стороны. У меня есть подходящая кандидатура на примете.

— Кто? — спросила Пачкуля.

Шельма ответила.

— Не смеши меня, — сказала Пачкуля.

— И не думала. У тебя есть предложение получше?

Увы. С принцами в Непутевом лесу было туго.

— Тогда решено, — обрадовалась Шельма. — После обеда пойдем сообщим ему хорошие новости.

— Ладно, — неохотно согласилась Пачкуля и добавила: — А теперь, если не возражаешь, Шельма, мне надо работать. Вдохновение накатывает.

И захлопнула дверь.

— Без Прекрасного принца нельзя, так и знай, — донесся приглушенный голос Шельмы. — Традиция есть традиция.

— Она прафа, госпоша, — сказал Хьюго. — Нелься. Традиция.

— Хмм. Ладно, впихнем его в финал, перед счастливым концом. Так, Хьюго, давай настраивай мозги. Понеслась!

Глава пятая

Принц Рональд

Шельмин племянник, известный под громким именем Рональд Великолепный (пусть и только самому себе), обретался в мансарде в Клубе волшебников. По правде сказать, это была не совсем мансарда. Скорее, чуланчик под крышей.

Комнаты в клубе распределялись по освященной веками бородатой системе. Волшебнику с самой длинной бородой доставалась большая, шикарная комната с приличным ковром и растением в горшке. Волшебнику с бородой покороче — вторая по шикарности комната (ковер поменьше, растение пожухлее) — и так далее. Рональду, не отрастившему вообще никакой бороды, отвели мансарду без ковра и без растения, обставленную мебелью, от которой все остальные отказались. Стула среди таковой, увы, не было. Почти все время, за редкими исключениями, Рональд либо стоял, либо лежал.

Как раз сейчас он нависал над столом, заваленным старинными книгами и исписанными клочками бумаги и уставленным всевозможными баночками и бутылочками с загадочным содержимым. Над сим беспорядком возвышалась лабораторная газовая горелка, ее невысокое пламя нагревало медный котелок. По-научному такой котелок называется «тигель» — любой волшебник вам скажет. В Рональдовом тигле бурлила молочно-белая жидкость, над которой вился призрачный белый дымок.

Совершенно очевидно, здесь проводился какой-то волшебный опыт!