И снова Пачкуля!
Шрифт:
…тренькнула.
Обычно капуста приземляется с бумсом — ну или со шмяком, в зависимости от степени ее заплесневелости. Но она никогда не тренькает. Если только не падает на что-то тренькающее.
— Странно, — сказала Пачкуля и сощурилась. Она медленно подняла голову и понюхала воздух.
Как вы знаете, запахи — Пачкулин конек. Запахи завораживают ее. Она знает в них толк. Она обладает не только собственным уникальным ароматом, который она шлифует и совершенствует годами, но и весьма тонким чутьем. И сейчас ее нос уловил новый запах. Слабый, однако вполне отчетливый. Запах лака. И дерева. С металлическими нотками.
Доверившись своему носу, Пачкуля сошла с тропинки и направилась к источнику запаха.
Долго искать не пришлось. Предмет обнаружился под сломанным столом для пинг-понга. Он был покрыт толстым слоем пыли, но силуэт его сразу бросался в глаза.
— Ооо, — сказала Пачкуля. — Гитара.
Да. Все струны, кроме одной, порваны, двух колков не хватает, гриф расшатан — и все же это была гитара.
Пачкуля повертела инструмент в руках. Затем протерла корпус рукавом — на полированном ореховом дереве заиграли лунные блики. В порядке эксперимента она дернула струну.
Треньк.
Вполне себе неплохой звук. Она дернула еще раз.
Треньк. Треньк, треньк. Треньк, треньк, треньк, треньк, треньк, треньк, треньк…
— Фто там у тебя на этот рас? — спросил голос сзади. Это был Хьюго, и в лапах он сжимал «Сборник хомячьих афоризмов и острот».
— Гитара, — с восторгом сказала Пачкуля. — Только что нашла. Красивая, правда?
— Всефо отна струна?
— Да. И что с того? Тренькать-то все равно можно. Вот, послушай. — Треньк. — Ну?
Хьюго, похоже, был настроен скептически.
— Да ладно тебе! — воскликнула Пачкуля. — Хорошая вещь! Посмотри-ка. Старинная. Может, даже ценная.
— Пошему токда она на сфалке?
— Яснее ясного — ее выбросили по ошибке. Смотри. На грифе такие красивые узоры вырезаны. Этакий скрыжовниковый дизайн. Может, на ней какая-нибудь знаменитость играла. Вдруг она принадлежала самому Дикому Скрыжовнику Джонсону?
— Кому?
— Не может быть, чтобы ты о нем не слышал! Дикий Скрыжовник Джонсон, знаменитый Бродячий Лесовик? Или Скрыж, как его любовно называли мы, фанаты. Он поет — как будто рашпилем [7] орудует. Голос у него скрипучий и скрежещущий. Жаль, он больше у нас не выступает.
7
Напильник.
— Он уехать? Кута?
— Не знаю. Он же Бродячий Лесовик. Видать, убрел куда-то. Но в свое время он был хорош.
— Кокда этот поющий Скрышофник играть на гитаре, он делать не только треньк?
— Конечно! — фыркнула Пачкуля. — И я тоже смогу, как он. Надо только подлатать гитару. Я отнесу ее «Непутевым ребятам» — они починят. Обдерут, конечно, как липку. Но оно того стоит. Потом мне нужно будет научиться играть. Но это ерунда, я очень музыкальная.
— Неушто? — удивленно спросил Хьюго.
— О да, — сказала Пачкуля. — Музыка у меня в крови. А чего это ты столько вопросов задаешь? Что ни слово, то вопрос. В чем дело?
— Мутрый хомяк всекда задает фопросы. Ибо и из самых неошиданных уст можно услышать истину.
— Это в твоей дурацкой книжонке написано?
— А фто, если так?
— Ты сейчас на мои уста намекал?
— А фто, если и так?
— Ты теперь всю жизнь собираешься разговаривать вопросами?
— А фто, если и так?
— Я пошла, — объявила Пачкуля. Разговор ей наскучил. — Некогда мне в твои глупые игры играть. Хочу разглядеть хорошенько мою гитару. — Она улыбнулась своему новому сокровищу и еще разок протерла его. — Знаешь, забавно, что я нашла ее именно сейчас. Я только что говорила Шельме, что никто больше не развлекается по старинке. Слушай! Можно пристроить к хибаре крыльцо. Жаркими вечерами я буду сидеть в кресле-качалке с бокалом болотной воды со льдом, любоваться свалкой и играть на гитаре. Когда научусь, конечно. Но об этом не стоит беспокоиться, у меня же талант…
Болтая и баюкая в руках гитару, она шагала обратно к тропинке. Хьюго семенил следом, крепко сжимая в лапах «Сборник хомячьих афоризмов и острот». Что-то ему подсказывало, что этот кладезь мудрости еще пригодится.
Глава пятая
Гоблины и тачки
Однако в этот вторник почти все они слегли с приступом расплющита. Это такая гоблинская болезнь, бывает от забродившего крапивного супу. Желудки гоблинов отлично справляются со свежим крапивным супом. Но стоит супу забродить — начинаются проблемы. Какие симптомы? Стыдные звуки, голова болит, из носа течет и уши чешутся. Единственный метод лечения — лежать и стонать, пока не пройдет.
Хворали пятеро из семи гоблинов: Гнус, Обормот, Свинтус, Косоглаз и Пузан. Только Красавчик и юный Цуцик не заболели. Потому что во время ужина они подрались, и остальные под шумок стрескали весь суп. Оно и к лучшему. Фингал по сравнению с расплющитом — просто подарок.
Ну так вот. Красавчик с Цуциком, как и было заведено, пошли охотиться, оставив товарищей стонать в пещере.
Они сказали, что их не будет всю ночь, так что все очень удивились, когда через час или около того они примчались обратно с волнующими новостями.
— Чё стряслось? — просипел Косоглаз, щурясь от яркого лунного света, ворвавшегося в пещеру. — О-о-о, моя голова. Задвиньте валун, глаза слепит.
— Ага, — поддержал его Обормот, обнимавшийся с ведром. — Мы болеем, если кто забыл. Вам полагается входить на цыпочках с кульком винограда, а не носиться и орать. Чё случилось-то?
Хворые гоблины, кряхтя, кое-как сели.
— Мы щас такое видели, о-о-о, — выпалил Красавчик.
— Дохтора? — спросил Свинтус, яростно чесавший уши. — Дохтора в белом халате, с фигнескопом и большим пузырьком пилюль от расплющита? Было б кстати.
— Неа, — сказал Красавчик. — Лучше. Своими ж собственными глазами видели, скажи, Цуцик?
— Ага, — подтвердил Цуцик и энергично кивнул. — Своими глазами. Давай, Кдасавчик, рассказывай ты.
— Кодоче, — принялся тянуть Красавчик для пущего эффекта. — Кодоче, мы с Цуциком пошли в лес капканы проведить…