И снова война

Сергеев Станислав Сергеевич

— Блин, Паша. Сколько воюю, сколько такого видел в нашем времени, но все равно не могу привыкнуть. Дети…

Ненашев, чуть помолчав, спросил:

— У тебя у самого есть?

— Сын. На базе с матерью, ждут эвакуации в это время.

— Понятно… Что будем дальше делать?

— Ребенка не брошу.

— Ты за кого меня держишь? Только к утру у нее поднимется температура, и тащить ее с собой мы не можем, сами не в том состоянии.

— Предложение?

— Сергей, ты более-менее подвижный, иди вперед. Хотя бы на разведку, а там, если повезет, найди помощь.

— А ты, с девочкой?

— Организую лежку. Сухой спирт еще есть. Пару дней продержимся, а за это время и ты вернешься.

И

я, и он хотели верить в то, что говорили, хотя бы потому, что у нас не было выбора.

— Хорошо.

Час мы потратили на подготовку лежки, отойдя чуть в сторону, найдя более интересное место, где я с помощью разборной лопатки расчистил капитану сектора обстрела и поставил несколько растяжек. Набив оставшимися патронами пустые магазины к автомату и надев прибор ночного видения, не прощаясь, пошел в сторону сожженной деревни, сверяя направление с показаниями компаса. Зачем пошел именно туда, пока не знаю, наверное, для того, чтобы полностью убедиться в своем предположении, что там немцы.

Снова вокруг меня ночной лес, как несколько месяцев назад, когда только попал в это время, снова в руках ПП-2000 с глушителем и на голове прибор ночного видения, а впереди темнота и неизвестность. Тогда все воспринималось с надеждой и с какой-то восторженностью, теперь, кривясь от боли и хромая, я продвигался вперед, стараясь осторожно ступать по пожухлой мокрой хвое, покрывающей все пространство между деревьями, и с настороженностью прислушиваться к любым звукам. Все явственнее чувствовался запах гари, и от этого всего на душе становилось еще гаже — такое я видел и чувствовал в Белоруссии, когда молодчики из «Райха» жгли деревню. Поэтому когда дошкандыбал до границы леса и увидел остатки деревни, где еще дымили развалины домов, совершенно не удивился и, примостившись за деревом, стал тщательно оглядывать окрестности.

Где-то вдалеке, чуть больше километра, возле отдельно стоящего большого деревянного строения мелькали огоньки — очень похоже на использование ручных фонариков. Достав бинокль, с интересом стал рассматривать штук десять машин, пару бронетранспортеров с характерными очертаниями, и этого было вполне достаточно, чтобы понять, что тут на отдых остановилась какая-то немецкая часть. Чуть в стороне, ближе к кромке леса, обнаружилась позиция зенитной батареи малокалиберных автоматов, и, судя по положению орудий, они готовы были не только отражать нападение с воздуха, но и прекрасно работать по наземным целям. Налюбовавшись на далекие фигурки часовых, я вздохнул и связался с Ненашевым, который вроде как должен быть на связи.

— Дрозд, на связь.

Пауза, Ненашев не отвечал, хотя вроде как расстояние еще подходит для устойчивой шифрованной связи.

— Дрозд, на связь!

Прошло еще немного времени, и в наушнике пиликнул звук вызова.

— На связи, Феникс.

— Как и предполагали, деревня сожжена. На удалении километра, чуть в стороне до батальона противника на ночевку остановились.

— Надеюсь, ты не пойдешь на них в атаку?

— Не смешно. Там еще и зенитчики обосновались. Что там ребенок?

— Отогрелась. Спит, но все кричит от страха и скулит, как маленький щенок. Видно, много перенесла…

— Понятно. Присматривай за ней, я иду по маршруту. Часа через два радиоконтакт будет невозможен. После этого включаешься каждые полчаса на прием. Буду возвращаться, извещу.

— Вас понял, Феникс.

Через пару секунд добавил:

— Удачи, Сергей. Ни пуха…

— К черту…

Вот так вот поговорили. Я снялся со своей лежки и двинулся снова через лес в направлении искомого аэродрома, до которого было не менее двадцати километров.

Через полчаса ходьбы боль в ноге отошла на второй план и ощущалась как нечто само собой разумеющееся и уже не воспринималась как непреодолимый

фактор, мешающий движению: побитый жизнью, но приученный войной к длительным походам организм вышел на рабочий режим.

Подойдя к кромке леса, вышел к проселочной дороге, отмеченной на карте, и снова минут десять прятался среди деревьев, присматриваясь и прислушиваясь, стараясь выявить хоть какое-то присутствие человека. Проехала одинокая машина, тускло освещая разбитую дорогу фарами, прикрытыми светомаскирующими накладками. Для приличия подождал еще двадцать минут, но все было тихо. Где-то в стороне переправы, откуда мы пришли, грохотала канонада, и небо изредка окрашивалось зарницами. Я поежился, примерно представив, какая плотность огня может давать такой грохот, и стараясь не думать о тысячах раненых и беженцах, оставшихся возле реки, двинулся через поле к темнеющей вдалеке полоске леса.

Все время оглядываясь и, можно сказать, боясь каждого шороха, осторожно ковылял по полю, периодически спотыкаясь о куски смерзшейся земли, без приключений умудрился добраться до спасительного леса — все-таки в боевой обстановке даже ночью на открытом пространстве чувствовал себя голым и беззащитным. Лес принял меня как родного, и, сверяясь с компасом, я пошел дальше в сторону аэродрома. Опа, а это что такое? Впереди явственно слышалось шелестение листвы, множество шагов и какой-то приглушенный шепот. Стараясь по шуму определить направление неведомых людей, резонно предположив, что простые грибники ночью по прифронтовому лесу шататься не будут, стал отходить в сторону, чтобы обойти и избежать ненужной встречи.

Ага, размечтался, с трудом успел спрятаться в кустах и с удивлением рассматривал через ночник фигуры, закутанные в плащ-палатки и одетые в шинели, с длинными винтовками в руках. Точно наши. Видимо, кто-то умный послал их в ночную атаку, пытаясь хоть как-то облегчить положение окруженных возле переправы. Они шли молча, шелестя в темноте опавшей листвой и цепляясь за ветви деревьев, растянувшись широкой цепью, и всей своей интуицией я понимал, что люди идут в бой — оружие было наизготовку, фигуры напряжены, и в любой момент бойцы были готовы броситься в атаку. Было в этом что-то обреченное, но при этом чувствовалась непоколебимость и уверенность в своем деле — люди шли на смерть, и от этого меня как-то передернуло. Передо мной возникло чумазое личико маленькой девочки Таи, родителей которой немцы сожгли в деревне, и она чудом успела убежать в лес. Вспомнил своего Славку и представил, как он бы так же по лесу гулял в одиночестве, и в душе стал подниматься гнев на всю эту войну. Как мне надоело прятаться, ждать с каждой стороны выстрел в грудь и удар в спину. Как-то само собой пришли воспоминания о летнем дне, когда мы с женой и ребенком прогуливались по набережной Севастополя. Вокруг гуляли множество легко и нарядно одетых людей, наслаждающихся летом, теплом и морем. Я иду, держа за руку сына и волей-неволей, стараясь, чтобы не заметила жена, кошусь на множество загорелых девиц, а супруга, все-таки заметив мой интерес, как-то спокойно вслух говорит: «Нагуливай, нагуливай аппетит, обедать все равно дома будешь», давая понять, что ничего не ускользает от ее всевидящего ока, и мы оба хохочем. Как давно это было, кажется, что в другой жизни.

Приглядевшись к солдатам, идущим в бой, я сумел рассмотреть, что многие из них в бинтах и, судя по некоторому разнообразию в одежде и оружии, можно было сказать, что передо мной отряд, собранный по-быстрому из имеющихся под рукой способных держать оружие бойцов, даже раненых привлекли. Прикинув направление движения, невесело ухмыльнулся про себя — такими темпами запросто могут вывалиться на открытое пространство и нарваться прямо на ночующий батальон немцев, прикрытый батареей зенитных пушек, и соответственно огрести.