И снятся белые снега...

Вакуловская Лидия Александровна

— Пойдешь, пойдешь… Давай шубку еще раз наденем, — Наташка стала снова надевать на Вову шубку, теперь уже с подрезанными рукавами.

— Пусть так, пусть по-твоему будет: не хочешь алиментов — не надо, — гнула свое Андреевна. — Тогда хоть бы как мать-одиночка оформилась. Зачем же ты свои деньги теряешь?

— Да что я, нищая, — подачки брать? — возмутилась Соня. — Срам какой!

— Почему же срам? — не унималась Андреевна. — Тебе государство дает, по закону.

— А я за Соню, — сказала Наташка. — Я бы тоже не брала,

гордость надо иметь.

— Ну, если вы такие гордые принцессы — ваше дело, — обиженно хмыкнула Андреевна. — Только подсчитали бы: Вовке четыре года, по двадцатке в месяц — сколько получится? То-то и оно. Когда раньше пятерку платили — бог с ней, а теперь как-никак двадцать рублей. Уже почти тыщу потеряла. А ему до восемнадцати лет получать бы. Вот вам и арифметика.

— Да будет тебе с твоей арифметикой, — сказала Андреевне Маня. — Раз она не хочет, значит, не хочет. Чего ты к ней пристала?

Разговор их прервала старушка-вахтерша. Заглянув в дверь, она страшным шепотом сообщила:

— Девчата, ужасти, комиссия бытовая!.. Сам Коновалов!.. Ох, боже ж ты, сюда идут!..

Старушка исчезла. В комнате переполошились:

— Вовку, Вовку прячьте!..

— Делать им нечего! Второй раз за месяц приходят…

— Вовочка, миленький, посиди в шкафу!.. Вот так… Садись… На тебе конфет…

— Проверяльщики!.. Выкройки убирайте!..

— Вовчик, не боишься?

— Не-е…

— Сиди, сынок, а то дядя страшный идет, Бармалей. — Соня закрыла шкаф, повернула в замке ключ.

Девчонки из соседних комнат предпочли побыстрее удалиться.

Когда комиссия появилась в комнате, Соня и задержавшаяся у них Андреевна сидели за столом и читали журналы. Худая Маня и кудрявая Наташка играли в шахматы. Посреди стола лежали костяшки домино, динамик во всю мощь горланил какую-то дурацкую песню из одних и тех же слов:

Не спеши — подумай, Подумай — не спеши, Я прошу: подумай И не спеши. Потому что, потому что Я и сам не знаю. Отчего так мучаюсь, Отчего страдаю…

Первым вошел мужчина в железнодорожной форме с серебристыми нашивками на рукавах шинели — Николай Семенович Коновалов, один на заместителей начальника управления железной дороги. Его сопровождали лысоватый комендант общежития Еремчик, старушка-вахтерша, моложавая женщина руководящего вида и двое мужчин-железнодорожников. Другие члены комиссии остались в коридоре и заглядывали в открытую дверь.

— Где женщины, там чистота и порядок. Сразу видно, кто живет, — сказал Коновалов. — Здравствуйте, товарищи.

— Здравствуйте… — вразнобой ответили ему, а худая Маня даже встала перед начальством.

— Сидите, сидите,

мы ненадолго, — сказал ей Коновалов и поморщился, бросив выразительный взгляд на динамик.

Еремчик перехватил взгляд, прошел к столу и выключил динамик с дурацкой песней.

— Вот так спокойнее, — сказал Коновалов. — Ну, так как вы живете, девушки? Кто из вас хозяйки, кто в гостях?

— Мы втроем хозяйки, — худая Маня показала на Соню и Наташку.

— А вы тоже в общежитии живете? — спросил он Андреевну.

— Здесь живу, — ответила она. — По соседству комната.

— И давно на железной дороге работаете?

— Кто год, кто два, а кто и все десять, — сказала Андреевна. — Я, к примеру, с семидесятого на московском езжу.

— Солидно, — одобрил Коновалов и спросил: — Ну, а какие у вас, товарищи женщины, претензии к нашей комиссии по части быта? Говорите, не стесняйтесь, здесь все свои.

Поскольку ему не отвечали, Коновалов сказал:

— Вот двор у вас, прямо скажем, запущен. А можно теннисную площадку оборудовать, в баскетбол играть. Это все в руках коменданта. И средства есть.

— Учтем, Николай Семенович, — живо отозвался Еремчик. — Как только вы намекнули, я на ходу в разрезе финансов прикинул, — он раскрыл блокнот, собираясь, видимо, поделиться своими подсчетами. Но в это время в шкафу засопел Вовка, потом сказал:

— Мам, я конфеты поел!

Соня обмерла. Женщины испуганно переглянулись. Старушка-вахтерша прикрыла от страха глаза. Коновалов удивленно оглянулся по сторонам.

— Мам, я конфеты поел! — снова сообщил Вовка и застучал в шкаф.

— Ой, господи, да это ж наш Вовочка в шихваньере играется! — всплеснула руками старушка-вахтерша и метнулась к шкафу. — Ах ты ж, баловник такой!.. Ну, вылазь, вылазь!.. — открыла она дверцу.

Вовка выкатился из шкафа в своей подрезанной шубке и радостно сообщил:

— А я от комиссии прячусь! Там дядя страшный Бармалей, всех детей поел: ам, ам, ам!.. — И подбежал к Соне.

— Гм-м… — Коновалов выразительно посмотрел на коменданта.

Еремчик сник, виновато вздохнул.

— Так это ваш сын? — спросила Соню женщина руководящего вида.

— Мой сын, — напряженно ответила Соня.

— И вы с ним в общежитии живете?.. А где же ваш муж?

— А вам зачем? — ответила Андреевна. — Мы у вас про вашего мужа не спрашиваем.

— Вы лучше с детсадиком помогите, — храбро сказала Наташка. — Сколько можно его с собой в поездки брать? А оставить не с кем.

— Вот именно! — поддержала ее худая Маня. — И квартирный вопрос заострить надо. Я два года замужем, а как живем? Он в мужском общежитии, я в женском. Раз средства есть, вы жилой дом стройте!

— Вы пишите, пишите, что говорим! — подступала Андреевна к женщине руководящего вида.

— Не надо, товарищи, не надо, — остановил ее Коновалов. — Все ясно… Пойдемте… До свидания.