И снятся белые снега...
Шрифт:
— Коля, ты можешь выполнить одно поручение? — спрашивает она и сразу же просит: — Сбегай в правление колхоза, пусть немедленно пришлют упряжку. Надо отвезти к самолету девушку, у нее сродная операция.
— Прямо сейчас? — спрашивает паренек.
— Прямо сейчас.
— Тогда побежал я, — охотно соглашается Коля.
— Да, — неожиданно вспоминает Юля, — если увидишь председателя, передай, что в больнице кончается уголь, осталось только на сегодня. Впрочем, об угле я скажу сама. И Юля уточняет: — Ты понял: нарты для больной?
— Понял, — отвечает Коля, скрываясь за дверью.
Плотникова
Редька вспорол ножом консервную банку. Ох, и осточертели же ему эти «Бычки в томате»! От одного запаха тошнит. Сколько раз он давал себе зарок покончить с сухомяткой — и без толку. А колхоз под носом, богатый колхоз, оленеводческий. Свежего мяса сколько хочешь. Языки, печенки, почки… Покупай, жарь, вари и лопай в свое удовольствие. Так нет же — все, видите ли, ему некогда. Из-за этого проклятого «некогда» вся жизнь у него пошла шиворот-навыворот. Из-за этого «некогда» и жениться не успел. Да и как женишься, если он то на остров Шпицбергена с Новой Земли перекочевывает, то со Шпицбергена на остров Врангеля несется, то опять ему охота на каком-нибудь заброшенном клочке земли пожить? Из-за этого «некогда», чего доброго, и умереть не придется. Вот, пожалуйста, — шестой десяток на исходе, а в бороде ни единой сединки.
Размышляя таким образом о неустройстве с питанием, а заодно и о своей неудачливой холостяцкой судьбе, Тарас Тарасович помешивал ложечкой сахар в стакане. Потом поддел вилкой кусочек рыбы, положил на хлеб, поднес ко рту. Но откусить не успел: на стене затрещал телефон.
Редька встал, держа в руке бутерброд, подошел к телефону (телефон был допотопным, с железной ручкой), снял трубку с широким раструбом. Услышав голос дежурного радиста, добродушно сказал:
— Опять ты, золотце, меня тревожишь? Я позавтракать собрался… — Но тут же добродушный тон у него пропал. Теребя бороду, он кидал в трубку вопросы: — Ветер?.. Норд-ост?.. Сила?.. Высота пассажирского?..
Спустя минуту Редька почти бежал к домику радиорубки.
Из-под рук радиста, извиваясь, плыла узкая лента бумаги. Лента несла тревожное сообщение: в Северный идет пурга. Все аэродромы на Северо-Востоке уже закрыты. Пассажирский самолет из Москвы в Прозрение надо посадить в Северном до того, как и здесь все закроется.
— Переходи на связь с пассажирским! — приказал Редька радисту и потянулся к телефонной трубке.
— Первый? — Убедившись, что на проводе первый, распорядился: — Готовьте полосу к приему пассажирского, дайте ему все огни. Ясно? Выполняйте.
Положил трубку, снова подхватил ее с рычагов:
— Третий?.. Третий, слушай меня внимательно. Через пятнадцать минут всякое хождение на аэродроме прекращается. Обеспечьте продуктами все дома с расчетом на десять дней. Садится пассажирский. Двенадцать пассажиров, плюс экипаж. Продукты на всех — в гостиницу. Склады хорошенько задраить! Поняли? Действуйте!
— Связь есть! — повернулся к Редьке радист.
— Веди его на полосу! — коротко бросил Редька и по кинул радиорубку.
На дворе по-прежнему было спокойно и тихо. Поблескивали над головой звезды. Воинственно выбросив вперед тонкий рожок,
Но вот где-то вверху послышался рокот моторов, и вскоре со стороны сопок выплыла машина. На темном небе самолет казался совсем черным. Он описал в высоте один круг, другой и стал медленно опускаться на землю. К самолету подкатили трап. Пассажиры сходили не спеша, поддерживая друг друга на ступеньках. Еще в воздухе они узнали, чем вызвана их вынужденная посадка, поэтому заранее настроились, как говорится, на волну затяжного ожидания.
К Редьке подошел молодой человек. Франтоватые усики, тонкий с горбинкой нос, загорелое до блеска лицо — типичный представитель горного Кавказа.
— Товарищ, скажи, пожалуйста, это поселок Северный? — как-то удивленно спросил он.
— Он и есть, Северный, — ответил Редька, очарованный колоритным южным акцентом. И кивнул головой в сторону рассыпавшихся вдалеке огней. — Вон он, поселок!
— А скажи, пожалуйста, сколько на вашем Севере поселков Северных: один, два, десять?
— По-моему, один наш.
Но молодой человек с усиками не успокаивался.
— Точно знаешь, что один? По географическим данным? — допытывался он.
Редька пригладил рукавицей бороду: признак того, что разговор начинал надоедать ему.
— Тогда скажи, пожалуйста, в поселке Северный больница есть?
— Есть, — уже с тревогой проговорил Редька. — Вы что, заболели?
— Зачем заболел! — весело произнес белозубый южанин и снова метнул в Редьку вопросом: — А врач Юля Плотникова в больнице есть? Высокая, очень красивая блондинка?
— Да, Плотникова Юлия Павловна, — подтвердил Редька. Он тут же попытался вспомнить, блондинка поселковый врач или нет, но так и не смог этого сделать. На всякий случай он сказал: — Пожалуй, блондинка она.
Белозубый пассажир легонько хлопнул Редьку по плечу.
— Ай, как хорошо! — почти вскрикнул он. — Юля Плотникова моя коллега! Первый московский медицинский вместе кончали, два года в одной группе были. Чемоданчик в гостиницу отнесу — к Юле пойду.
Редька бросил скептический взгляд на ярко-голубое демисезонное пальто южанина — удивительно: как это он еще не дрожит? — на его войлочные ботинки (все-таки потеплее обувку надел!), на узкие, кирпичного цвета брюки и строго произнес:
— Через десять минут пурга начнется.
Почему-то это строгое предостережение не произвело на молодого человека никакого впечатления.
— Пурга? Это когда много снега вперед спешит? — довольно беспечно спросил тот и затараторил: — У нас в Тбилиси солнце пятьдесят градусов жарит, кожа трещит, а Ясон Бараташвили боксом идет заниматься. Ясон — это я, — уточнил он и закончил: — Ясон пургу теоретически знает, на практике не видел.
И, еще раз хлопнув Редьку по плечу, белозубый южанин, назвавшийся Ясоном Бараташвили, подхватил с земли небольшой чемоданчик и пустился догонять своих спутников, которые дружной стайкой двигались по направлению к светящимся домикам.