И весь ее джаз…
Шрифт:
Надо бы бросить, но стимула пока нет. Вот был бы, как у Игорька, первенец — точно бы выкинул пачку в мусорку. Так что пока покурим.
Джама с удовольствием затянулся дымком и решил прогуляться по территории. Это был целый гостиничный городок, пять огромных многоэтажных башен. Джама жил в сдвоенном корпусе — «Гамма»-«Дельта».
Уже возвращаясь обратно, он услышал в теплой июльской ночи звуки музыки. Красивой, однако непривычной для его малонаслушанного уха.
Пошел на
В открытые низко посаженные окна цокольного этажа увидел мольберты с картинами, стоявших и сидевших людей. И четырех музыкантов, игравших джаз. Конечно, даже музыкально необразованный капитан милиции мог отличить джаз от лезгинки. Но он никак не предполагал, что эта музыка может быть такой красивой и притягивающей.
Хотя, возможно, дело просто в июльской ночи.
И в Лейле, родившей ребенка не от него.
И в тридцатидвухлетнем капитане милиции Джаме Курмангалееве, который даже в отпуск поехал не отдыхать, а чтобы найти и наказать убийц.
Двое — молодой и постарше — вышли из помещения покурить и попросили у Джамы огонька.
Капитан радушно щелкнул газовой зажигалкой и вежливо поинтересовался:
— А там что, концерт?
— Типа того, — ответил тот, что постарше.
— Что значит — типа? — не понял Джама.
— Ну, музыканты есть. И зрители. А вот билеты купить нельзя.
— Почему?
— Потому что это закрытая вечеринка. Галерея Береславского устроила. Он так картины свои продвигает, да и джаз любит.
— А вы хотели бы туда попасть? — спросил молодой.
— Да, — не стал притворяться Джама.
— Подойдите к Ефиму Аркадьевичу. Он мужик нормальный. А выступают студенты.
— Студенты — и так здорово играют? — удивился мент.
— Это необычный вуз, — непонятно объяснил молодой.
— Туда, как правило, приходят уже с музыкальным опытом, — гораздо понятнее объяснил тот, что постарше.
Тут дверь снова раз открылась, и на улицу вышел еще один персонаж. С животиком, лысинкой, в очках, которые умудрялись посверкивать даже в сгущавшейся темноте.
— А вот и Ефим Аркадьевич, — хохотнул молодой. — Легок на помине.
— А чего вспоминали? — поинтересовался вышедший подышать устроитель концерта.
— Вот, товарищ хочет музыки, — показал парень на Джаму.
— Вам нравится джаз? — быстро повернулся к нему Береславский. Этот человек — как уже потом узнал Джама — все делал быстро. Или не делал вообще.
— Очень, — сказал сыщик в отпуске.
— Часто слушаете?
— В первый раз, если честно.
Береславский расхохотался.
— Тогда сам бог велел. — И он жестом пригласил Джаму внутрь.
Джама вошел в небольшое, ярко освещенное помещение. Значительную часть его занимали картины. Странные, не всегда яркие, но мгновенно примагнитившие взор впервые столкнувшегося с подобным искусством мента.
Вон — девушка. Вроде бы портрет, но каждый может увидеть в ней свою. А за ней — мужчина, бережно придерживает ее за хрупкие плечи. Вроде бы портрет, но художник не изобразил лица мужчины. И вновь каждый может мысленно представить свое.
Картина называлась — «Спаситель», Джама уже позже зашел за мольберт и прочитал название на оборотной стороне холста.
А напротив, на стене, висела другая работа, гораздо большего размера.
В теплых коричневых тонах.
Женщина, беременная — опять беременная, мысленно отметил Джама. С черными длинными волосами. И несколько яблок перед ней. Название было написано на выставочном ярлыке под картиной — «Торжество яблок».
А потом ребята заиграли что-то негритянское народное, и Джаме стало не до картин. Хотя, когда гораздо позже он вернулся в номер, они потихоньку почти все проявились в сознании.
Но сейчас ему стало не до картин.
Потому что солистка взяла микрофон и неожиданно низким грудным голосом запела про Моисея, который вел свой народ прочь из рабства. Джазовый стандарт не оставлял равнодушными и тех, кто слышал его по сотому разу. По первому же он произвел на Джаму неотразимое впечатление.
Хотя сам себе он вполне отдавал отчет, что не только в музыке было дело. Певица, лет двадцати пяти — тридцати, высокая шатенка, не была ни суперкрасавицей, ни суперстройной.
Но она, несомненно, была Женщиной. По крайней мере — в глазах очарованного мента. На миг в его сознании мелькнул образ Лейлы. Мелькнул — и исчез. Силой воли он два года пытался забыть ее. А тут — выветрился чуть не мгновенно, самостоятельно и безболезненно.
Джама стоял прямо напротив певицы, и единственно, чего боялся — что стоит сейчас, как идиот, с раскрытым ртом. Даже рукой проверил. Нет, рот закрыт.
Зато все остальное было как после взрыва: мысли, сознание, эмоции.
Наверное, это и называется — любовь с первого взгляда.
Когда сумел включить мозг, ничего хорошего в нем не родилось. Мент, нелегально охотящийся на убийцу. И московская певица с не только московской будущей славой.
Черт, уж лучше было не заходить в эту чертову галерею!
После выступления, когда музыканты уже собирали инструменты, а благодарные гости начали понемногу расходиться, к временно онемевшему Джаме подошел Береславский.
— Ну как? Понравилось?
— Очень, — выдохнул Джама.
— А вы в нашей гостинице остановились?