И все-таки это судьба (сборник)
Шрифт:
– Так у меня же старшая. Я ее в лагерь хочу отправить, а теперь без СНИЛСА и туда не берут.
– Придумали мороку! – недовольно произносит Света, и три женщины еще какое-то время негодуют на власть, постоянно придумывающую новые бюрократические ступени, которые приходится преодолевать обычным гражданам. Они поглощены разговором, временное появление мамы двойняшек не производит на них впечатления. Она вряд ли отправит своих детей в детский сад или в государственный лагерь. Чем эта женщина может им помочь? Даже советом не поможет. Полина – ей два с половиной – сидит на горке и кричит на всю площадку:
– Не поеду! Не пойду! Не поеду! Не пойду!
– Полька!
– Не поеду! Не пойду!
– Я те говорю, поганка, домой пора. Ща батя придет, у нас суп не варен.
– Не поеду! – Полинка вскакивает и забивается в угол высокой площадки, чтобы мать не сумела ее достать.
– Ах ты, паразитка! – Толстая Наташа спешит к лестнице, поднимается, переваливаясь, за непослушной дочерью. Та с визгом и хохотом катится вниз и бежит в противоположную сторону, к другой горке.
– Полинка! Ну никаких нервов не напасесси! Стой, дрянцо такое!
Полинка и не думает останавливаться. Маленькие ножки бегут по заданной траектории, тонкие косички прыгают по остреньким плечам, широкий рот неустанно хохочет. Полинка совсем не боится мать. Знает – та поорет и перестанет. И по жопе не надает. Если чего и даст, так сладких сухарей, которые сама делает.
– Вот оторва! – разводит руками Наташа и застывает посреди площадки. И вместо усталости и раздражения в голосе ее одно восхищение. Она смотрит на свою дочь, а не на покидающую площадку мать двойняшек.
– Бедняга! – От карусели слышится громкий вздох. Но относится он не к Полинке и даже не к страдающей теперь одышкой Наташе. Катя, мама Вики, рыжеволосой пухлой малышки, что уже минут пятнадцать не слезает с карусели, единственная из всех присутствующих смотрит вслед стремительно удаляющейся фигуре. Вот она подходит к своей иномарке, вот щелкает замком, вот легко впрыгивает в салон и, нажав на газ, лихо выруливает со двора.
– Бедняга! – еще раз вздыхает Катя, и этот вздох эхом разносится по площадке.
– Мне тоже ее жаль, – тихо произносит Маша, почти склоняясь к уху Светы. Няня с двойняшками хоть и застыли возле Лены с ее пузырями, но все-таки могут услышать.
– Мне тоже, – признается Света.
– Вы о ком? – Оксанины глаза округляются от любопытства.
– Да об этой бедолаге на «Ауди». – Наташа подходит к женщинам и горестно качает головой. – Жалко ее.
– Вот именно, – поддерживает и Лейла. Радимка спит, Маратик слез с верхотуры, Мадина, накатавшись, копается в песке. – Шутка ли, бросить свои сокровища на няню.
– Кошмар! – соглашается Наташа.
– Да ужас, вообще. – Глаза Оксаны наполняются неподдельным сочувствием.
– Работает, белого света не видит, – Маша.
– А эта постоянная беготня на каблуках. Так и до варикоза недалеко, – Света.
– А перелеты? Командировки или острова всякие? Тут тебе и сосуды, и давление, и гиподинамия. – Наташа тревожно ощупывает себя, будто это ей приходится полжизни проводить в самолетах.
– А на машине все время ездить? Совсем не дышать кислородом.
– А постоянно думать о внешности?
– А не позволить себе расслабиться?
– А выкидывать деньги на няню?
– А пахать наравне с мужиком?
– Девочки! – Оксана обводит товарок затуманившимся от нахлынувших чувств взглядом. – Какие же мы счастливые!
И хор возбужденных голосов отвечает ей в едином порыве:
– А то!
Чудеса природы
Их было четверо. Они приходили к нам вот уже двадцать лет, и каждый раз, когда я их видела, моя совесть
Первую звали Лада. Имя ей шло удивительно. Как в тридцать, так и сейчас, в пятьдесят, она была очень ладной: стройной, пропорциональной и очень гармоничной. Все в ней сочеталось наилучшим образом: голубые глаза, светлые волосы и нежный, почти по-девичьи персиковый цвет кожи, над которым, видимо, долго приходилось трудиться перед зеркалом. Походка легкая, почти парящая над землей, идеально гармонировала с удивительно прямой осанкой бывшей балерины. Цвет макияжа – с одеждой от ведущих домов моды, сумочка – с туфлями. Хотя в последние годы это правило сочетания обуви и аксессуаров утратило свою силу, Лада оставалась консерватором, не желающим его нарушать. Она вплывала в ресторан, и, если тебе в глаза бросался ее очередной клатч, на туфли уже можно было не смотреть. Нет, посмотреть, конечно, стоило, чтобы увидеть потрясающую модель, безупречно сидящую на тонкой лодыжке, оценить длину мыска, высоту каблука, количество пряжек и ремешков. Туфли всегда были разными, но цвет неизменно соответствовал цвету сумки.
Лада за время нашего… да, наверное, знакомства (ведь мы знали имена друг друга и несколько раз общались) практически не изменилась. Во всяком случае, то, что было доступно всеобщему взору (лицо, шея, линия декольте, открытые летом руки), казалось, время тронуло не сильно. Конечно, здесь постарался пластический хирург, но старания его увенчались явным успехом, и Лада имела полное право гордиться своей внешностью. Волосы, как всегда рассыпанные по плечам в беспорядке, в котором угадывался точный расчет, были густыми и блестящими, под глазами – ни синяков, ни мешков. Ни уголки рта, ни щеки не опустились ни на миллиметр. Талия у Лады была тонкая, грудь, которая, по-моему, пару лет назад увеличилась на размер, – высокой, а на бедра, упругие и покатые, с удовольствием оборачивались практически все наши посетители мужского пола от двадцати до семидесяти.
В общем, Лада выглядела шикарно, и неслучайно. Уже двадцать лет она была замужем за банкиром. И, похоже, считала это своей профессией. Не раз и не два я слышала, как она говорила подругам:
– Быть женой вечно занятого мужа, девочки, ох, как не просто.
Я понимала, что Лада имеет в виду, но, если честно, не раз и не два мечтала хотя бы на недельку поменяться с ней местами. Чтобы проснуться утром и целый час решать, куда податься: на шопинг, на шейпинг или на чашечку кофе к Альбине на соседний участок. Или, может быть, сводить своего йорка на груминг, а потом зайти в магазин и накупить ему кучу новой одежды, потому что старая уже вышла из моды. И не думать о том, что приготовить на обед и ужин – на это есть повар. Не прикидывать, выбить ли ковры, постирать ли занавески и не съездить ли (в лучшем случае), а то и сходить в магазин. Для этого мы платим домработнице. И не тратить время и нервы на подготовку уроков с детьми, не метаться, высунув язык, между карате, музыкой и художественной школой, держа в одной руке форму, папку с нотами и кульман, а в другой автокресло с младшим грудным ребенком. Это проблема нянь и репетиторов. О тебе и твоих детях есть кому позаботиться. А ты предоставлена самой себе: ходишь по премьерам, тусовкам, показам, мелькаешь в прессе, ездишь на курорты и с умным видом рассуждаешь о том, что Куршевель уже не тот, а в Баден-Бадене в этом году было прохладнее, чем в прошлом.