И вспыхнет пламя
Шрифт:
– Никак, – неуверенно отзываюсь я.
Вот именно. Поэтому не волнуйся, Прим жива. Она же первая кандидатка на интервью, верно?
Я хочу ему верить. Очень хочу. Просто... эти голоса...
– Сначала Прим. Потом – твоя мама. Кузен. Подруга, – перечисляет Пит. – Китнисс, это была дурная шутка. Страшная. Но по-настоящему пострадать от нее можем только мы с тобой. Мы в Игре, а они – нет.
– Ты сам в это веришь? – спрашиваю я.
– Разумеется, – роняет напарник.
Впрочем, ведь он в состоянии убедить людей в чем угодно. Повернувшись
– А ты, Финник?
– Пожалуй. Не знаю, – пожимает плечами тот. – Скажи, Бити, это возможно сделать? Взять чей-то спокойный голос и превратить...
– Ну, конечно, – кивает тот. – Ничего сложного. Такая задачка по зубам даже младшему школьнику.
– Согласна с Питом, – бесстрастно вставляет Джоанна. – Зрители обожают маленькую сестренку Китнисс. Если б ее и в самом деле убили, все дистрикты поднялись бы на восстание. – И вдруг, запрокинув голову, громко кричит: – Представляете, мятежи по всему Панему! Кому такое понравится?
От изумления у меня отвисает челюсть. Никто никогда не произносил таких слов на Голодных играх. Можно не сомневаться, этот фрагмент обязательно вырежут. Но я-то все слышала – и уже не сумею смотреть на девушку прежними глазами. Конечно, медалей за доброту ей не дождаться, но вот за храбрость... Или за безрассудство... А она поднимает несколько ракушек и скрывается в зарослях, бросив только:
– Я за водой.
Когда Джоанна проходит мимо, я безотчетно ловлю ее за руку.
– Не ходи. Эти птицы...
Должно быть, они попрятались. И все равно, не хочу туда никого пускать. Даже ее.
– Ну, мне-то на них наплевать. Я не то, что вы все. У меня не осталось любимых. – Джоанна с досадой выдергивает ладонь и уходит.
А когда возвращается, я принимаю из ее рук воду и молча киваю, зная, как бы ее взбесил мой сочувственный голос.
Пока девушка носит питье и собирает мои стрелы, Бити возится с проводом, а Финник идет купаться. Мне тоже не помешало бы привести себя в порядок, но я еще слишком потрясена, чтобы покинуть объятия Пита.
– Кого же они использовали против Одэйра? – тихо интересуется он.
– Какую-то Энни, – говорю я.
– Энни Кресту, наверное,
– Кто это?
– Мэгз вызвалась добровольцем вместо нее. Энни была победительницей пять лет назад, – поясняет напарник.
Другими словами, в то лето, когда наша семья жестоко страдала от голода, и мне пришлось начать всех кормить.
– Я почти не помню те Игры. Это, случайно, не год большого землетрясения?
– Ага, – подтверждает Пит. – Энни сошла с ума, когда ее напарника обезглавили. Сбежала от всех и долго пряталась. Потом от землетрясения рухнула дамба, и большая часть арены ушла под воду. Энни выжила потому, что лучше всех плавала.
– А потом ей не стало лучше? – уточняю я.
– Я имею в виду с головой?
– Трудно сказать. Не помню, чтобы она мелькала во время следующих сезонов. Но, судя по Жатве, девчонке не полегчало.
«Так вот кого любит Финник, – думаю я. –
Грохот пушки заставляет нас всех собраться вместе на пляже. Планолет возникает, по нашим расчетам, в шестичасовом секторе. Челюсти опускаются не один, а пять раз, подбирая растерзанный труп по частям. Кто погиб, угадать невозможно. Что бы ни происходило в секторе номер шесть, я не желаю этого знать.
Пит чертит на древесном листе новую карту, прибавив «Г» вместо «говоруны» на четырехчасовом участке и «тварь» там, где только что собирали расчлененное тело. Теперь нам известно, чем угрожают семь секторов. Выходит, и в нападении соек можно найти светлую сторону: по крайней мере, мы снова представляем себе, в какой части циферблата находимся.
Финник сплетает еще одну миску для воды и рыболовную сеть. Я устраиваю короткое купание и вновь натираюсь мазью. А потом сижу у воды, чищу рыбу, пойманную Одэйром, и наблюдаю за тем, как солнце скрывается за горизонтом. Восходит луна, и арена наполняется таинственным полумраком. Мы уже готовы поужинать сырой рыбой, когда звучит гимн. И появляются лица...
– Кашмира. Блеск. Вайресс. Мэгз. Женщина из Пятого дистрикта. Морфлингистка, отдавшая свою жизнь за Пита. Чума. Трибут из Десятого.
Восемь покойников. Да еще восемь вчерашних. Это две трети участников, а ведь прошло каких-нибудь полтора дня. Своего рода рекорд.
– Что-то быстро редеют наши ряды, – замечает Джоанна. – Кто остался? Мы пятеро, и еще Второй дистрикт?
– Рубака, – прибавляет Пит, не задумываясь, видимо, не забыл совет Хеймитча.
С неба опускается парашют с корзинкой квадратных булочек размером на один укус.
– Это из твоего дистрикта, Бити? – подает голос мой напарник.
– Да, из Третьего, – кивает тот. – Сколько их там?
Финник пересчитывает, пристально вглядываясь в каждую булочку и аккуратно складывая их обратно. Его обращение с хлебом все еще кажется мне подозрительным.
– Ровно две дюжины, да? – уточняет Бити.
– Двадцать четыре, – кивает Одэйр, – Как будем делить?
– Пусть каждый возьмет по три штуки, – предлагает Джоанна, – а те из нас, кто доживет до завтрака, сами как-нибудь разберутся. По жребию, например.
Я отчего-то прыскаю в кулак. Может, из-за того, что она права? Девушка отвечает почти одобрительным взглядом. Или нет, не совсем одобрительным, но слегка довольным.
Подождав, пока десятичасовой участок накроет волна и прилив уляжется, мы возвращаемся на берег и разбиваем лагерь. Теоретически, если держаться подальше от джунглей, теперь можно хоть целые сутки напролет оставаться в безопасности. Из сектора номер одиннадцать доносится режущий ухо стрекот какого-то – скорее всего, смертоносного – насекомого, но пляж вроде пуст, На всякий случай мы стороной обходим подозрительный участок: вдруг эти букашки, или как их там, только и ждут наших неосторожных шагов, чтобы напасть?