«…И я увидел другого зверя», или два года в Кремле
Шрифт:
Итак:
«Уважаемые коллеги! Эти три роковых дня подтверждают стих Екклезиаста: „время разбрасывать камни и время собирать камни, время обнимать и время уклоняться от объятий“. Только безумцы могли рассчитывать, что народ, познавший свободу, пойдет в объятия тоталитаризма».
В этом трагическом и героическом контексте ЦК КПСС и часть его Секретариата продемонстрировали полную несостоятельность. Сожалею, Михаил Сергеевич, что на том злополучном Пленума когда в ответ на выпады некоторых его участников Вы решили подать в отставку, я был одним из тех, кто упрашивал Вас остаться
Конечно, у многих могут найтись оправдательные причины. Лично я считаю, искать таковые ниже своего достоинства. Как бы там ни было, я несу моральную ответственность за несостоятельность ЦК, который должен уйти с политической сцены, естественно, вместе со мной, тем самым подтвердив и мое личное мнение о том, что в нашей партии с конца 20-х годов существовало две партии. Одна — в лице ее верхних эшелонов, самозванно присвоивших себе право вещать от имени партии. И другая — по существу, вся партия, добывающая хлеб насущный, уголь, металл, и о которой вспоминали верхи, когда наступал час уплаты взносов, или когда составлялись поименные списки на расстрел в 1937 году, или когда надо было идти в смертельную атаку: «Коммунисты, три шага вперед!»
И снова же эти верхи подставили дважды расстрелянную партию под третий расстрел, пока что моральный. Когда же прекратится эта издевательство?
Что касается Президиума Верховного Совета. Это, по существу, структура без статуса, выполняющая роль технического секретариата, готовящего повестки дня: ни рыба ни мясо…
Естественно, во всем должны разобраться законные органы. Заранее квалифицировать действия кого бы то ни было, включая и Анатолия Ивановича, не следует даже на Верховном Совете. Не выискивая оправдательных причин, хочу сказать, что я несу моральную ответственность за случившееся…
Итак, даже без домашнего анализа считаю долгом чести подать в отставку. Мне это тем более безболезненно, поскольку партия распущена и я наконец смогу осуществить мечту: добиваться переименования партии, насчитывающей миллионы членов, в партию социальной справедливости. Я не отрекусь от нее. А потому хотел бы обратиться к коллеге из Самары.
Уважаемый коллега! Нюрнбергский процесс потому и состоялся, что в братских могилах, на полях сражений лежат коммунисты, которые сделали возможным провести этот Нюрнбергский процесс. В противном случае у Вас бы не было на что ссылаться.
А теперь хочу обратиться к победителям. Больше всего бойтесь тех витязей, которые примазываются к вам. Они, привыкшие торговать, оттеснят вас, благородных рыцарей, и пожнут плоды ваши, и сделают все, чтобы победители раскололись и пошли друг на друга. Это будет, ибо это уже было. Примазываясь, они начнут демонстрировать свою запоздалую лояльность президентам, вам, победители, старым испытанным способом — доносом на неуспевших написать доносы.
Уважаемые коллеги! Победа состоялась, но не дай Бог, чтобы эта победа превратилась в поражение. Разрушающая толпа — это стихия, это не кумулятивный снаряд, который можно послать на Петровку или в Кремль. Он бьет поквадратно и в чужих, и в своих. Давайте сохранять спокойствие. Никаких списков — это противоконституционно».
Именно в этой напряженной ситуации хочу взять паузу и, наконец, объясниться с оппонентами касательно запрета партии.
Итак, поставим, наконец, все точки над i. Смею надеяться, что я уже давно и достаточно четко определил свою позицию относительно тех 0,3 % неприкасаемых, самоизолировавшихся в закрытый орден и, по существу, репрессивно присвоивших себе право именоваться «КПСС». К слову, я был среди тех, кто требовал ее кардинальной реорганизации на атомно-молекулярном уровне, вплоть до изменения названия. И — одним из не так уже и многих на то время — кто убеждал и убедил парламент привлечь к сотрудничеству возникшие и рождавшиеся новые партии и общественные движения. Хотя и парламентские и партийные высшие чины грозили мне пальчиком: мол, что вы делаете, они же не все еще юридически оформлены?! Но они уже реально действуют, — отвечал я. — К тому же, мы на всех уровнях провозгласили принцип многопартийности. Или это — очередная партутка?"
Гак что и меня, и большинство партийцев трудно обвинить в ностальгии по «старой КПСС». Говорю это не в оправдание (считал и считаю это ниже своего достоинства), а хотя бы для «разбора партии: что же, как и почему произошло?..
Короче, все свидетельствовало о том, что очередной съезд обозначил бы конец всевластного корпоративного ордена.
Так что же мешало Вам, Михаил Сергеевич, на съезде в установленном порядке огласить свое отречение?
Страх, Михаил Сергеевич. Давайте уж будем откровенны: страх! Причем идущий сразу от двух энергоисточников, между которых очутились, или, скорее, сами загнали себя.
Во-первых, страх перед съездом. Вне всякого сомнения, на сей раз Вас бы отстранили от должности Генсека, даже если бы Вы и «забыли» подать в отставку. Уверен, что была бы создана комиссия для изобличения всех тех преступлений, которые именем партии совершили перерожденцы. Можно не сомневаться, что дошел бы черед до партийного суда, многократно суровее, чем нынешний Конституционный, хотя бы потому, что многие из ныне записавшихся в суды предстали бы перед ним в качестве обвиняемых.
Вот как раз этот поворот больше всего тревожил и страшил Вас и Ваших. Именно это в значительной мере и подвигло перерожденцев ускорить не реорганизацию, а ликвидацию партии как потенциального судьи и одновременно свидетеля обвинения.
Да, но почему же Вы все-таки, уже давно предчувствуя неотвратимое, — почему Вы заранее, еще в относительно спокойный период, не решились подать в отставку? Вот тут и возникает каверзный вопрос: не потому ли не решились, что решали-то не Вы, а… другие? Причем, решали те, что «далеко от Москвы»?
И — отдадим им должное — правильно решали, исходя из собственных национальных интересов, поскольку лучше нас знали реальную обстановку, а следовательно, и все негативные для себя последствия Вашей отставки. А посему и не разрешали Вам спрыгнуть на ходу, ибо в таком случае партия реорганизовалась бы, то есть обновилась организованно. Сие же никак не вкладывалось в расчеты того берега: им надо было ликвидировать. А это мог — без бунта и смуты — сделать единственный на то время человек, то есть Вы, Михаил Сергеевич.