И явилось новое солнце
Шрифт:
Я снова смочил тряпку, осознав, что делал это часто, но как часто – сказать не мог. Осмотревшись в поисках пыльной поверхности, я понял, что протер все начисто.
Разобраться с матрацем оказалось труднее, но и его надо было как-то вычистить – он выглядел таким же грязным, как и все остальное, а нам наверняка придется время от времени возлежать на нем. Я вынес его в коридор, опоясывавший воздушный колодец, и колотил по нему до тех пор, пока пыль перестала вздыматься столбом при каждом ударе.
Когда я закончил и стал скатывать его, чтобы унести обратно в каюту, из колодца раздался дикий вопль.
4. ЖИТЕЛИ ПАРУСОВ
Он донесся снизу. Я перегнулся через проволочной толщины леер, глянул вниз и тут услышал его снова – вопль, полный тоски и одиночества, отражавшийся от металлических перекрытий между этажами металлических кают.
Пока я прислушивался, мне на мгновение показалось, что это мой собственный вопль, будто все накопившееся во мне с того памятного мрачного утра, когда мы с аквастором мастером Мальрубиусом шли по берегу моря и смотрели, как аквастор Трискель исчезает в сверкающей пыли, высвободилось, оторвалось от меня, и теперь выло там, внизу, в слабом неверном свете.
Я почувствовал желание прыгнуть через леер, ибо тогда еще не знал глубины этого колодца. Швырнув матрац в открытую дверь моей новой каюты, я начал спускаться по узкой вьющейся лестнице, перепрыгивая целые пролеты.
Сверху бездна колодца казалась мутной, странные лучи желтых ламп светили в нее, ничего не освещая. Я полагал, что, когда спущусь пониже, дымка рассеется, но вместо этого стало только еще темнее и туманнее, пока помещение не приобрело сходство с облачным залом Балдандерса, хотя туман и не был здесь таким плотным и густым. Поднимающийся воздушный поток тоже потеплел, и, может быть, окутавший все туман образовывался из-за того, что теплый и влажный воздух из недр корабля смешивался с холодной атмосферой верхних этажей. В своей бархатной рубашке я скоро стал обливаться потом.
Двери многих кают стояли здесь открытыми нараспашку, но в каютах было темно. Когда-то – или так мне только казалось – экипаж этого корабля был куда многочисленнее или же, вероятно, на нем перевозили узников (каюты вполне могли бы служить камерами, если иначе проинструктировать замки) либо солдат.
Вопль раздался снова и с ним – звон, похожий на удар молота по наковальне, хотя в нем была какая-то нота, по которой я понял, что породил ее не металл, а существо из плоти и крови. Ночью, в горах, он пронял бы посильнее, чем волчий вой, подумалось мне. Какая тоска, какой ужас и одиночество, какой страх и предсмертная мука были в нем!
Я остановился перевести дух и огляделся. Похоже, в помещениях где-то внизу держали зверей. Или, может быть, безумцев, как мы, палачи, держали сошедших с ума от мучений жертв на третьем ярусе подземелья. А кто знает, все ли двери закрыты? Не могло ли какое-нибудь чудовище выбраться из заточения, не поднявшись до сих пор наверх лишь по случайности или боясь людей? Я вынул пистолет и убедился, что он установлен на минимальную мощность, но несет полный заряд.
Первый же взгляд на зверинец подтвердил мои худшие опасения. Тонкие, как паутинки, деревья колыхались на краю ледника, журчал и пел водопад, бархан выгибал свою желтую блестящую спину, и между ними бродило всякой твари по паре. Я смотрел на них на протяжении десятка вздохов, пока не начал догадываться, что их ничто не держит, и еще через полсотни вздохов я окончательно убедился в этом. Но у каждого из них было свое место, просторное или маленькое, и они имели не больше возможности убежать, чем звери в Медвежьей Башне. Что за диковинный это был зверинец! Если бы прочесать все болота и леса Урса в поисках редких видов, навряд ли удалось бы собрать такой. Одни неустанно бродили по кругу, другие смотрели на них, третьи лежали в беспробудном сне.
Я поднял пистолет и спросил:
– Кто кричал?
Я лишь подбодрил себя шуткой, но мне ответили – слабый стон донесся с другой стороны зверинца; я пробрался между зверями по узкой едва различимой тропинке, которую проделали, как я вскоре выяснил, матросы, кормившие животных.
Это было то самое лохматое существо, которое набросилось на меня в грузовом трюме, и я даже немного обрадовался, узнав его. Я так долго просидел в одиночестве с того времени, как шлюп перенес меня из садов Обители Абсолюта на этот корабль, что встретить даже такое несуразное создание, как это, во второй раз показалось мне так же отрадно, как повстречаться со старым приятелем.
К тому же я помогал при поимке этого зверя, и он заинтересовал меня. Когда мы гнались за ним, он выглядел почти шарообразным; теперь же я увидел, что на самом деле он был одним из тех коротконогих небольших зверьков, которые обычно живут в норах, – нечто вроде пайки, другими словами. Круглая голова сидела на шее такой короткой, что о ее наличии приходилось больше догадываться; тело его тоже было округлым, а голова казалась лишь его продолжением. У него имелись четыре короткие лапы, на каждой из которых было по четыре длинных тупых когтя и по одному поменьше; кожа поросла не слишком длинной гладкой шерстью буровато-серого оттенка. Два блестящих черных глаза глядели на меня.
– Бедняга, – сказал я. – Ты-то как сюда попал?
Он подошел вплотную к невидимой стенке, за которой сидел, передвигаясь гораздо медленнее, чем в тот раз, когда он был напуган.
– Бедняга… – промолвил я снова.
Он привстал на задних лапах, как это иногда делают пайки, положив передние лапы на свое белое брюхо. Черные ленты прилипли к белому меху. Они напомнили мне о том, что такие же ленты висят на моей рубашке. Я потянул за остатки прочных пут и увидел, что они стали вялыми и больше не пружинили. Некоторые рвались под моими пальцами. Ленты на шерсти зверя тоже отваливались.
Он снова тихо простонал; инстинктивно я протянул руку, чтобы погладить его, как погладил бы скулящую собаку, но сразу же отдернул, боясь, что он может укусить меня или поцарапать когтями.
Тут же я выругал себя за трусость. Он не причинил бы никому никакого вреда, и когда я боролся с ним, он, судя по всему, хотел лишь убежать. Я просунул палец через стенку, которая не оказала мне никакого сопротивления, и почесал его щеку. Он, точно по-собачьи, повернул голову, и я нащупал под шерстью маленькие круглые ушки.
– Забавный, правда? – сказал кто-то у меня за спиной, и я обернулся. Это был Пурн, улыбчивый матрос.
– Выглядит он совершенно безобидным, – ответил я.
– Они почти все безобидны. – Пурн помолчал. – Но в основном они умирают и исчезают. Говорят, мы видим жалкую их часть.
– Гунни назвала их грузом, – вспомнил я, – и я как раз размышлял об этом. Они появляются благодаря парусам, верно?
Пурн отсутствующе кивнул и просунул свой палец через стенку, чтобы тоже пощекотать зверька.