И явилось новое солнце
Шрифт:
– То, что ты называешь фантомами, – вовсе не призраки, – сказал Барбатус, – а существа, жизнь которых поддерживает какой-то внешний источник энергии. То, что ты называешь материей, в действительности есть лишь связанная энергия. Единственная разница в том, что отдельные вещи поддерживают» материальную форму благодаря собственной энергии.
В тот миг единственным и самым сильным желанием в моей жизни было желание расплакаться.
– Действительность? Так ты думаешь, что на самом деле существует какая-то действительность?
Слезы облегчения обернулись бы для меня блаженством;
– Ты говоришь о том, что реально, Северьян; значит, ты все еще хватаешься за реальность. А ведь мы только что говорили о создателе. В вашем народе простецы называют его Богом, а ты, грамотей, зовешь его Предвечным. Чем ты был всегда, как не его фантомом?
– А кто сейчас поддерживает мое существование? Оссипаго? Можешь отдохнуть, Оссипаго!
– Я не подчиняюсь твоим приказам, Северьян, – проворчал Оссипаго в ответ. – Тебе давно это известно.
– Наверное, даже если бы я наложил на себя руки, Оссипаго мог бы вернуть меня к жизни.
Барбатус покачал головой, хотя и не так, как это сделал бы человек.
– Нет смысла – ведь ты мог бы убить себя снова. Если ты вправду хочешь умереть – валяй. Здесь полно подручных средств – вот, например, каменные ножи. Оссипаго принесет тебе один из них.
Я почувствовал себя реальнее, чем когда бы то ни было, и, порывшись в своей памяти, как прежде, нашел там Валерию, Теклу, Старого Автарха и мальчика Северьяна, который был просто Северьяном.
– Нет, – сказал я. – Мы будем жить.
– Так я и думал, – улыбнулся Барбатус. – Мы знаем тебя половину нашей жизни, Северьян, и ты из той травы, что лучше растет, когда ее топчешь.
Оссипаго будто прокашлялся:
– Если вы хотите беседовать дальше, я перенесу нас во время получше. У меня есть связь с устройством на нашем судне.
Фамулимус покачала благородной головой, а Барбатус посмотрел на меня.
– Я бы предпочел, чтобы мы поговорили здесь, – сказал я. – Барбатус, когда мы были на корабле, я свалился в колодец. Падение там замедлено, я знаю; но я летел довольно долго, должно быть, к самому центру. Я сильно разбился, и Цадкиэль ухаживал за мной. – Я помолчал, припоминая все подробности.
– Продолжай, – попросил Барбатус. – Мы не знаем, что ты собираешься рассказать нам.
– Там я нашел мертвеца со шрамом на щеке, как у меня. Нога его много лет назад была повреждена в точности, как моя. Он лежал, спрятанный между двумя машинами.
– Хочешь сказать, его припрятали для тебя, Северьян? – спросила Фамулимус.
– Может быть. Я знал, что это сделал Зак. А Зак был Цадкиэлем или частью Цадкиэля; но тогда я этого не понимал.
– Теперь понимаешь. Самое время объясниться.
Я не знал, что еще сказать, и сбивчиво закруглился:
– Лицо того мертвеца было разбито, но оно очень походило на мое. Я сказал себе, что не могу умереть там и не умру, поскольку я был уверен, что меня положат в мавзолее в нашем некрополе. Я говорил вам об этом.
– И не раз, – проворчал Оссипаго.
– Посмертная бронзовая маска очень похожа на меня, похожа на то, как я выгляжу сейчас. Потом был Апу-Пунхау. Когда он появился… Кумеана, она была иеродулом, как вы. Отец Инир говорил мне.
Фамулимус и Барбатус кивнули.
– Когда появился Апу-Пунхау, он был мной. Я знал это, но не понимал.
– Мы – тоже, – сказал Барбатус, – когда ты рассказывал об этом. Но, кажется, теперь я понимаю.
– Так объясни мне! Он указал на труп.
– Вот Апу-Пунхау.
– Ну да, я давно это понял. Они называли меня этим именем, и я присутствовал при строительстве этого здания. Его отвели под храм, Храм Дня, Старого Солнца. Но я – и Северьян, и Апу-Пунхау, Глава Дня. Как могло мое тело восстать из мертвых? Как я вообще мог здесь умереть? Кумеана сказала, что это не гробница, а ее дом. – При этих словах мне показалось, что я вижу ее, мудрую змею в обличье старухи.
– Она говорила тебе также, что не знает той эпохи, – пропела Фамулимус. Я кивнул. – Как могло умереть теплое солнце, которое восходило каждый день? И как мог умереть ты, который был этим солнцем? Твой народ оставил тебя здесь с торжественными песнопениями. И замуровал твою дверь, чтобы ты жил вечно.
– Мы знаем, что когда-нибудь ты принесешь Новое Солнце, Северьян, – сказал Барбатус. – Мы прошли сквозь это время, как и сквозь многие другие, вплоть до встречи с тобой в замке великана, которую мы считали нашей последней встречей. Но знаешь ли ты, когда было создано Новое Солнце? Солнце, которое ты привел в эту систему, чтобы исцелить ее старое светило?
– Я приземлился на Урсе в эпоху Тифона, когда придали облик первой великой горе. Но до того я был на корабле Цадкиэля.
– А он порою плывет быстрее, чем ветры, которые несут его, – проворчал Барбатус. – Выходит, ты ничего не знаешь.
– Если хочешь получить от нас совет, – пропела Фамулимус, – расскажи все подробно. Из нас не выйдет хороших проводников, если мы сами будем передвигаться вслепую.
И, начав с убийства моего стюарда, я пересказал все, что случилось со мной с того времени и до последнего мгновения, которое я помнил перед тем, как очнулся в Доме Апу-Пунхау. Я никогда не умел отделять важные подробности от прочих (что тебе, мой читатель, должно быть хорошо известно), отчасти потому, что мне все подробности кажутся важными. Еще хуже мне это удалось в тот раз, когда я был вынужден работать языком, а не пером; я рассказал им очень многое из того, что не занес в эту рукопись.
Пока я говорил, через какую-то щель пробился солнечный лучик; так я понял, что вернулся к жизни ночью, а теперь начался новый день.
И я по-прежнему говорил, когда заскрипели гончарные круги и мы услышали болтовню женщин, спешивших к реке, которая покинет их город, стоит лишь остыть солнцу.
Наконец я сказал:
– Вот и все, что я знаю, а теперь знаете и вы. Можете вы теперь, выслушав меня, разгадать тайну Апу-Пунхау?
Барбатус кивнул:
– Думаю, нам это по силам. Ты уже знаешь, что, когда корабль на всем ходу проносится меж звезд, мгновения и дни на его борту могут обернуться годами и столетиями на Урсе.