И.Ефремов. Собрание сочинений в 4-х томах. т.2

Ефремов Иван Антонович

— Слушая тебя, веришь учению еврейских мудрецов, — воскликнула Таис. — У них сефирот — разум, иначе Сердце — Бина — женское начало, мудрость, или Хокма, — мужское. С тобой я понимаю, что если женщины — это разумный порядок, то мудрость, его разрушающая, — истинно мужская!

Философические рассуждения Таис были прерваны появлением Черного Клейта. Он оглянулся на афинянку, уловил едва заметный кивок полководца и сказал:

— Тебя домогается некий мудрец. Он говорит, что владеет важным аппаратом (под этим именем македонцы подразумевали боевые машины) и может рассказать о нем только тебе.

А ты завтра покидаешь лагерь…

— Вот как! Они знают даже раньше меня! Пожалуй, это в самом деле мудрец или великий механик. Пусть войдет.

Полноватый человек небольшого роста, с быстрыми глазами, вошел, низко кланяясь, настороженно осмотрел Таис, нашел, очевидно, что столь красивая женщина, несомненно, глупа, как беотийская овца, и опустился на колени перед Александром.

— Каков же твой аппарат и где он? — спросил царь.

— Пока только здесь, — пришелец показал на лоб и сердце.

— Как же ты смел…

— Не гневайся, о царь! Идея настолько проста, что создать аппарат — дело получаса и самых простых рук. — Изобретатель извлек из складок одежды массивный, очень острый и заершенный медный гвоздь в эпидаму длиной [236] .

— Надо взять широкие кедровые доски и усеять их этими гвоздями. Сотня таких досок, разбросанных перед защищающимися, остановит любую самую бешеную атаку конницы, а ведь можно изготовить не одну, а многие сотни. Они легки для перевозки и просты в обращении. Представляешь, насколько действенна такая защита? Лошадь, наступившая на гвоздь, оторвет ногу, лишь оставив копыто, а наступив обеими ногами, упадет и сбросит своего всадника. А тот, если доски будут настелены достаточно хорошо, тоже упадет на гвозди — и конец, более уже не подымется с заершенных гвоздей, умирая страшной смертью. Твоим воинам останется лишь подобрать оружие и украшения… Очень простая и очень действенная защита.

236

21 сантиметр.

— Действительно, очень простая и действенная, — медленно сказал Александр, пристально оглядывая изобретателя. Уголком глаза царь увидел отвращение на лице Таис, которого афинянка не пыталась скрывать.

— Ты один придумал такое? Больше никто не знает?

— Нет, нет, великий победитель! Я — только тебе… думал, что только ты сможешь оценить все значение придуманного мною! И — наградить…

— Да… наградить, — задумчиво и тихо сказал Александр, и вдруг глаза его загорелись гневом: — Есть вещи, которых не позволено переступать ни смертному, ни даже богам. Истинная судьба решается в честном бою лучших с лучшими…

Клейтос! — крикнул он так, что поднявшийся было с колен изобретатель вновь упал перед царем.

Гигант вихрем ворвался в шатер.

— Возьми его и убей, заткнув рот, немедленно!

Вопли изобретателя за палаткой оборвались. В наступившем молчании Таис опустилась на ковер к ногам Александра, восхищенно глядя на него снизу и поглаживая ладонями глубокие шрамы на его обнаженных голенях. Александр положил руку на ее затылок, под тяжелый узел волос, и хотел приподнять афинянку для поцелуя. Снаружи шатра

послышались веселые голоса, оклик Черного Клейта, смех Гефестиона. Вошли приближенные Александра, среди них и Птолемей.

Прибыл посланный от Лисимаха. Мост через Евфрат у Тхапсака готов. Передовой отряд агриан уже перешел на левый берег. Сведения от криптиев — тайноглядов — путаны и противоречивы, поэтому переправа приостановлена…

— Зачем? — Александр поднялся во весь рост, забыв о Таис. Гетера выскользнула из палатки, сделала прощальный знак Черному Клейту, восседавшему подобно статуе на крепком сундуке в первом отделении царского шатра, и вышла под крупные звезды сирийской ночи. Осторожно спускаясь по сыпкой щебнистой тропке к ручейку, у которого стояла ее палатка, она услыхала взрыв могучего смеха, далеко разнесшегося в ночной тишине из палатки Александра.

Таис в задумчивости остановилась у входа. За-Ашт со своим шипящим акцентом звала ее для вечернего омовения. Гетера отослала финикиянку спать и уселась на дамасской кожаной подушке слушать слабый плеск ручья и смотреть в небо. За последнее время ей редко удавались свидания с небом, необходимые для восстановления душевного мира. Колесница Ночи склонялась за холмы, когда на склоне посыпались камешки от твердых, тяжелых шагов Птолемея.

— Я пришел проститься! — объявил македонец. — Завтра мы помчимся впереди всех на Дамаск и оттуда на север через Хамат на евфратскую переправу.

— Как далеко?

— Три тысячи стадий.

— Артемис агротера! — вырвалось у Таис. От неожиданности она всегда призывала Артемис.

— Пустяки, милая, в сравнении с тем, сколько еще предстоит пройти. Тебя я поручаю начальнику отряда, назначенного охранять переправу. Ты переждешь решения судьбы…

— На реке, в воинском лагере?

— Нет. Сам Александр посоветовал… он почему-то заботится о тебе.

— Разве ты забыл, что он пригласил меня еще в Афинах?

— Забыл! Он поступает, как будто ты…

— Может быть, я и хотела бы, но это не так. Что же советовал Александр?

— Триста стадий на север от переправы, на царской дороге из Эфеса в Сузу, в сосновых рощах на священных холмах, лежит Гиеранополь с древними храмами Афродиты Милитис. Ты передашь главной жрице этот серебряный ларец с печатью Александра, и они примут тебя как посланницу бога.

— Кто не слыхал о гиерапольском святилище! Благодарю и завтра же тронусь в путь!

— До переправы тебе не нужно охраны, а потом — дело одноглазого Гигама — у него триста воинов. Но довольно о делах — все решено. Ты подождешь меня или посланного за тобой или иного известия!

— Не хочу «иного известия», верю в победу! — Таис обняла Птолемея, привлекая к себе. — Потния Терон (владычица зверей) будет за вас. Я принесу ей богатые жертвы, ибо все уверены, что она владычествует на равнинах за рекой и дальше…

— Это будет хорошо, — сказал македонец, — неизвестность лежит перед нами, пугая одних, разжигая других. Только что мы с Александром вспомнили, как в Ливийской пустыне охотились на бория — зверя, которого никто из жителей Египта не видел, а ливийцы страшились настолько, что опасались даже упоминать о нем. Мы не нашли бория — не повторится ли с Дарием то же самое?