Идеаль
Шрифт:
Понедельник. У нас дома было одно запретное слово: папа. Я родилась сразу после распада СССР. Как-то странно, что я не застала ничего того, о чем мне рассказывала мама: коммунальную квартиру, в которой жили еще две семьи, очередь в душ, общие шкафчики на кухне и так далее… Мне-то кажется, что коллективная жизнь — это здорово, что-то вроде совместной аренды квартиры, как в сериале «Друзья», но, судя по всему, веселого в этом было мало, сплошная принудиловка. Соседей не выбирали, и к тому же надо было думать, что говоришь. Вот почему мама уехала работать официанткой во Францию. Из-за истории с отцом ей в свое время пришлось несладко, хотя она-то тут при чем. А когда она вернулась, ее возненавидели еще больше. Никто не мог понять, зачем она приехала рожать в Ленинград после падения Берлинской стены. Ее отец (мой дед) был арестован за то, что поставил портрет Сталина на землю во время праздника. Мама всегда говорила, что Сталин убил всех самых умных людей в России и остались одни только козлы, пьяницы и бандиты. И тем не менее она не смогла жить в другом месте (а я только об этом и мечтаю).
Вторник. Отца своего я не знаю. Мама уверяет, что это был сладострастный француз, красивый, умный мужик. И человек хороший, но у него была своя жизнь в Париже, и она решила любить меня без посторонней помощи. Да, я бастард, как там говорят. Ребенок матери-одиночки. Мне хотелось бы расспросить ее поподробнее, но она вечно плачет, прежде чем ответить. Сегодня в одном журнале я прочла высказывание актера Питера Устинова: «Родители — это кости, о которые дети точат зубы». Жалко, не попался мне папа на зубок.
Среда. Утро было солнечное, и я улыбнулась. У меня совсем нет сил. Все, решено: не буду больше себя трогать. А то разовьются вредные привычки. Не хочу в одиночку получать удовольствие. Лучше, чтобы мне кто-то помогал улететь, скорей бы Виталик вернулся.
Четверг. Надела майку «Be tough», [82] она не достает мне до пупка, а мама против пирсинга. В прошлом году я себе вытатуировала нечто среднее между орлом и драконом на ключице, а она заставила меня все стереть! Бедная птичка просидела у меня на плече всего два дня… Я в дауне — снимать татуировку лазером было еще больнее, чем наносить. Я росла одна и сама себя сделала, как Маугли. Мамы никогда не было дома, весь день она работала в ресторане, уходила рано, возвращалась поздно. Иногда мои приходящие отчимы завтракали вместе со мной, а ужинала я с мамой и ее одиночеством. Чего больше: человеколюбия или эгоизма в решении родить ребенка, который явно будет расти как трава, позабыт-позаброшен? Того и другого поровну. Мама пожертвовала собой, принеся в жертву меня. Не знаю, буду ли я способна на такое. Дать жизнь другому — значит забить на свою. Танька со мной согласна (это моя лучшая школьная подруга). Все, с рабством покончено. Нам нужен успех, и мы сделаем все, чтобы не упустить своего шанса. Детей рожать не будем, это единственный способ остаться teen forever. [83] Я и без того три-четыре раза в неделю занимаюсь бебиситтерством, и, по-моему, рожать ребенка, чтобы потом сбагривать его няньке, — большое свинство. Мне кажется, этот бебик любит меня больше собственной матери. Ясное дело, меня он видит чаще, чем ее. Я его купаю, укладываю, баюкаю, пою ему песенки Авриль Лавинь… Когда я с ним сижу, меня тоска берет — на него тоже всем плевать, что-то мне это напоминает… Я грызу ногти, потому что мне нравится засовывать пальцы в рот, как в детстве.
82
Будь крутой (англ.).
83
Тинейджер навсегда (англ.).
Пятница. В маминой тумбочке нашла вибратор в форме помады. У меня, по-моему, нервное истощение. Я им развлекалась весь день, устала до ужаса, это какой-то карманный наркотик, задарма и до отвала. Мне на ум приходят всякие гадости о том, что с ним можно придумать, не буду вам о них рассказывать, стыдно. Я открыла для себя оргазм в одиннадцать лет, потерев ляжки друг о друга. Но тут, тут… вот адская машинка… Я вышла на кухню вся красная и потная, чтобы приготовить ужин, — просто пай-девочка с ангельским личиком. Я помолилась перед едой — на всякий случай.
Снова пятница. Я подсчитала, что четверть своей жизни провела перед теликом. Не знаю, чего мне больше хочется, — расколотить его вдребезги или очутиться внутри. Сегодня маме позвонил из Москвы отец Иерохиромандрит, ее старый друг. Он знает чувака, который занимается кастингом для «Aristo Style Contest». Что-то типа дефиле, где юные дебилки крутят жопой перед мерзотными старперами: все как в телевизоре. Надо выбирать: либо это, либо уроки физики и депресняк в нашем призрачном городе… почему не попробовать. Я вам все расскажу на этом сайте. Попробую загрузить свои фотки, если у меня получится сканировать их. А так взгляните на портреты Саши Гачулинковой, сделанные Элиной Кечичевой, она тоже очень ничего себе (toooo gorgeouuuuuus [84] ), я уж не говорю об Ирине Куликовой и Екатерине Киселевой. Сгуглите этих барышень и скажите, как они вам пришлись. Но потом возвращайтесь сюда, я обновляю свой блог каждый день.
84
Слииишком роскоооошная (англ.).
Суббота. Я бы хотела умереть молодой, но чуть позже. Мне надо прославиться. Мама смеется надо мной. Хотя это я из-за нее привыкла к обожанию. Ее
Воскресенье. Кастинг состоится в следующий вторник, в гостинице «Европейская». Мы с Танькой весь день примеряли шмотки. Накрасились как готик-лолиты, обхохочешься. Она вообще больная на всю голову: стащила белье у своей старшей сестры. Мы поприкалывались типа лесбиянки на гулянке, потом сделали клевые фотки, переодевшись в прислужниц, почти голышом, в натуре. Танька уверена, что я выиграю конкурс. Ну, мы-то, понятно, отпадные manga maids, [85] поверьте мне на слово, дорогие читатели, а то фотки никак не хотят загружаться, впрочем, тогда в моем блоге не осталось бы никакой тайны. Лучше представьте себе, как мы лижемся на моей кровати, заваленной платьями пастельных тонов и розовыми ленточками… а зашнурованные ботиночки… а наши лица, пылающие в гуще плюшевых мишек…
85
Девочки манга (англ.), один из типичных вариантов аннме-героинь.
Понедельник. Ведение блога — тоже форма эксгибиционизма, но не такая опасная, как пробежка голяком по подиуму перед озабоченными френчами.
Вторник. Встреча в «Европейской» прошла очень хорошо. Организатора зовут Октав, он готов представить мою кандидатуру при условии, что я выдам себя за чеченку, а еще он пригласил меня сниматься к себе в номер. Он прямо джентльмен, — сказал, что у меня ноги как две стрелы, пронзившие его сердце. И еще что я так ослепляю его своей красотой, что он пойдет купит себе очки анти-UVB (Ultra Violent Beauty [86] ). А я ему выдала стих Бодлера по-французски: «О, смертный, как мечта из камня, я прекрасна!». [87] Он реально охренел, что я могу сказать ему пару слов на его языке. Я объяснила, что мама жила во Франции. Таньку он не взял, теперь она в ярости. Потом зажигали в «Онегине» — полный отстой. В конце концов мы поругались, раскурив косяк на улице. Чтобы успокоить ее, я сказала, что у меня был блат — священник из Москвы.
86
Здесь: Ультравредная Красота (англ.).
87
Ш. Бодлер. Красота. Перевод В. Брюсова.
Среда. Всякий раз, когда Танька заговаривает о Виталике, я чувствую, что краснею, и тут же усердно начинаю завязывать шнурки. У меня уже развился рефлекс, как у собаки Павлова. Стоит кому-нибудь произнести его имя, как я опускаюсь на колени и утыкаюсь в свои конверсы, чтобы никто не видел моей пунцовой физиономии. И это при том, что я дала френчу поцеловать себя в Летнем саду. Мы весь день гуляли, потом поперлись на такси в Петергоф, обалдеть, насколько Октав стеснительнее придурков из моего класса. Я отвезла его в ресторан «Русская рыбалка», он стоит прямо на берегу моря, и клиенты сами могут выловить рыбу и тут же ее схавать. Он начал плакать, когда мы гуляли в Нижнем парке Петергофа. Надо сказать, я его слегка зажгла, нырнув под Елочку, это такой фонтан-шутиха, подойдешь — и на тебя хлынет, как из душа.
Шутник он был, этот царь! Положил 100 000 работяг ради каких-то детсадовских примочек. Поначалу Октав веселился, а потом вдруг уставился на меня без улыбки, и тут я поняла, что все всерьез. Не сочтите за хвастовство, но я их наизусть знаю, — всякий раз, когда парень замолкает и пялится на меня, не моргая, я понимаю, что начинаются проблемы. В черном пиджаке, худой, обалдевший, с взъерошенными волосами и кругами под глазами, он был вылитый Раскольников, в самом начале романа, когда пьяница говорит ему в распивочной: «Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти». Что-то я не врубаюсь, почему Октав запал именно на меня. Как будто он не видит, что я капризная, заурядная, корыстная, неинтересная и вульгарная дура. Когда он твердит, что я «shikarna», что у меня выпуклые грудки, и называет меня эликсиром молодости, я не могу понять, прикалывается ли он или правда так думает. Может, это и не важно, раз нам хорошо вместе. Как и все тормозы, он постоянно вздыхает, словно изнуренный бегун. Странно, почему папики настолько романтичнее нас. Сколько времени они теряют зазря! Либо у них это вместо наркоты: они ширяются чувствами. Вот почему, наверно, я всегда тусовалась с парнями сильно старше меня, курила косяки с тринадцати лет, а в прошлом году попробовала экстази и трахнулась. Хочу быть старой, чтобы стать свободной. У меня, в общем-то, не было детства, мама нюхала кокс прямо у меня на глазах, когда мне было всего восемь лет, а по утрам за завтраком разные уроды слонялись в подштанниках по кухне и таскали мои хлопья. Я стала агрессивной, врала, воровала, меня выгнали из всех школ, а теперь я — младенец в женском теле, с детским лицом и глубоко спрятанным сердцем, с которого я пылинки сдуваю, а оно у меня все равно на мокром месте. Я чувствую, что это плохо кончится, но не сию минуту, еще немножко, подождите пожалуйста, господин палач.