Идеальное отражение
Шрифт:
В этот раз, к счастью, никто не выкручивал мне рук, не пытался обезоружить или дать по башке. Я лежал, бессмысленно пялясь в небо, а Колючий и Синдбад с тревогой смотрели на меня, причём второй держал наготове «карташ», и палец его застыл на спусковом сенсоре.
— Э… привет, — сказал я. — Что тут было, отвались мой хвост?
— Ничего интересного, — уверил меня Синдбад. — Ты задёргался, словно эпилептик, Колючий завопил, что опять чует двойной комплект имплантов, и я уже собрался тебя вязать… Так, на всякий
Обошлось, дубль не попытался убить моих спутников или повредить моё тело.
Или просто не смог.
— Он сейчас в Сосновом Бору, рядом с АЭС, — сказал я, садясь и пережидая приступ головокружения. — Предлагаю немедленно отправиться туда и привести всю историю к логическому финалу.
— Как скажешь, большой босс. — Синдбад протянул руку и помог мне подняться. — Маркер дать?
Вопрос был риторическим — без этого приборчика, легко умещающегося на ладони, путешествовать из локации в локацию, не рискуя собственной задницей, может разве что Избранный.
Зона чернобыльского тамбура продолжала оставаться пустынной, и до входа в гипертоннель мы добрались без помех. Сосновый Бор встретил нас начинающимся снегопадом, и мне вновь вспомнилась та ночь, когда я брёл тут, безоружный и почти голый.
— Что, чувствуешь себя дома? — спросил я у Колючего.
Беглый праведник посмотрел на меня с жалостью, и мне стало совестно — у каждого из нас имеются неприятные воспоминания, и не стоит бередить чужие неосторожным словом.
Мальчишке, в чьём прошлом прячутся сжигаемые заживо люди, и так нелегко.
— Нет, не чувствую, — огрызнулся он и поспешно застегнул маску, словно пытался отгородиться от всего на свете.
Громада ЛАЭС виднелась прямо от тамбура — очертания корпусов на юго-западе, частокол труб, уходящие на восток опоры ЛЭП, но на самом деле до неё было ещё топать и топать.
Мы выбрались из руин детского городка, оставили позади свалку ржавых механизмов и зашагали по обочине ведущего к электростанции шоссе. Почти тут же пришлось обходить скопление ловушек — несколько «Мухобоек», «Алмазную пыль» и три «Магнита».
Едва мы закончили обходной манёвр, как я почувствовал толчок внутри головы, похожий на тот, что посетил меня в Академзоне. Перед глазами вспыхнуло, словно кто-то зажёг пучок бенгальских огней, но на этот раз вслед за светом пришло не видение, а глубокая темнота.
— Проклятье… — сказал я, потирая ноющий лоб. — Похоже, когда мы с дублем близко, связь усиливается…
— Ты что-то видел? — спросил Синдбад.
— Нет, ничего… — И тут я сообразил, что тогда, когда мы сражались в руинах Академгородка, толчок прикатился с той стороны, где в тот момент находилась моя блудная копия.
Выходит, сейчас я тоже должен был уловить направление.
Но, если верить ощущениям, то дубль сейчас где-то точно к югу от нас, немного в стороне от станции. Но можно ли им доверять и вообще полагаться на то, что приходит в мозг помимо имплантов и органов чувств?
Ответа на этот вопрос я не знал и на несколько секунд замер в сомнениях.
— Идём дальше, — сказал я, решив, что «видение» — более надёжный источник информации, чем какие-то там толчки в черепушке, пусть даже и ориентированные по сторонам света.
И всё же я попытался с помощью имплантов заглянуть как можно дальше в том направлении, откуда пришёл тревожный сигнал. На мгновение мне показалось, что я вижу… ощущаю высокого человека, неспешно шагающего на восток, но мгновение это прошло.
Сомнений же не стало меньше.
Зато куда больше стало забот — ровно через пять минут, когда выяснилось, что дорога к ЛАЭС вовсе не свободна и не открыта для гостей. Справа по курсу, со стороны моря, появились три бота-андроида и решительно зашагали в нашу сторону, пошевеливая ручонками-армганами.
— Вот и охрана встречает, — пробурчал я, и тут же радар выдал ещё две «метки»: у самой ограды станции торчали чугунки покрупнее ботов, рапторы или даже скорее носороги.
— С хлебом-солью? — спросил Синдбад.
— Тогда уж с «аккумулятором» и машинным маслом. — Мне представился бот, держащий в лапах узорное полотенце, а на нём «Сердце зверя» в форме каравая и сверху чашечка с густой, жирно поблескивающей жидкостью. — Хотя от этих железных разве дождёшься…
Биомехи открыли огонь издалека, и нам пришлось залечь.
Я вытащил «Страйк» и с завистью глянул на соратников — пистолет, конечно, штука хорошая, но в дальности боя и разрушительной мощи он уступает и «мегере», и «карташу». Моя участь в предстоящем бою — безропотно ждать, когда чугунки подойдут поближе, если им, конечно, позволят это сделать, и только затем вступить в дело.
Перестрелка не затянулась — одного бота снял Синдбад почти на километровом рубеже, напрочь снеся ему башку, а другие двое угодили под выстрел Колючего, и разом превратились в металлолом.
— Ну вот, — проворчал я. — Так и буду теперь за вашими спинами отсиживаться?
— Не бойся, — сказал Синдбад. — Я одолжу тебе ИПК, чтобы ты мог пристрелить дубля.
— И на том спасибо, — я кивнул и впервые задумался, смогу ли я убить человека… существо, как две капли воды похожее на меня, сумею ли выстрелить в зеркало, зная, что оно испытает боль и умрёт?
От подобных мыслей в животе образовался холодный ком.
Избавиться от него помогла схватка с двумя носорогами, что ринулись нам навстречу, точно собачонки, заметившие на улице кошку. Встретили мы их, как полагается, и первый чугунок, словивший плазменную гранату прямо в морду, улетел в кювет — догорать.