Идеальный гражданин
Шрифт:
Когда сотрудник ушел, парень все-таки обещал, что будет держать дорогу. К чему был этот приход сотрудника? То ли они просто проверяли парня, как он подчиняется приказам, чтобы знать в какую камеру его отправить. То ли рассчитывали, что он пока еще «не попал под дурное влияние» и можно подавить его волю к неповиновению.
Через некоторое время за нами зашли сотрудники, я собрал пожитки, свернул матрас и пошел вместе со всеми. Мы поднялись по лестнице на этаж выше и стояли возле закрытой двери. Пока мы ждали к нам подошли знакомые люди. Белорус, днровец, еще несколько человек, с частью из которых были знакомы мои сокамерники. Всех их также поднимали в камеры. Постепенно
Наконец нас довели до последнего этажа, если не считать этаж с прогулочными двориками. От изначальной группы почти никого не осталось. И вот меня провели на этаж, раскрыли двери одной из камер.
– Какие у Вас статьи? – спросил сотрудник у заключенных.
– 105-ая «Убийство». – ответил один из сидевших.
Я зашел в камеру. Так начался новый этап. Всего в карантине «Водника» я провел восемь дней.
Заселение в камеру «Водника»
Личность каждого тесно связана с Отечеством:
Любим его, ибо любим себя
Н. М. Карамзин, российский историк и литератор
Как и учил меня белорус, я поздоровался, спросил, «людская ли камера?» (то есть сидят ли здесь порядочные арестанты или «шерсть»), кто смотрящий. Узнав, что попал я в людскую камеру и кто смотрящий, я спросил, где свободная кровать. С этим меня попросили подождать и пока отложить вещи в сторону. В камере, как и на карантине, была отдельная туалетная комнат, меня отвел туда молодой, накаченный парень по имени Саня. С первых минут меня встретили достаточно радушно, здоровались, представлялись. В туалете сидели двое, один косоглазый, коротко стриженный здоровяк – Виталя, на унитазе сидел темноволосый молодой парень, назвавшийся Никитой.
– Никита у нас грустный, не обращай внимания. – сказал Саня.
Вид у этого Никиты действительно был недовольный.
В туалете было накурено, довольно тесно вчетвером. Саня добродушно, но серьезно, начал расспрашивать меня.
– Ну давай, рассказывай, что за беда?
– 282, экстремизм. У нас была организация, проводили митинги, шествия, выступали против власти. Сам не стучал, заявлений ни на кого не писал. – рассказал я по алгоритму белоруса.
Саня выслушал меня и коротко описал, что да как.
– Ну смотри, первые три дня ты гость, к тебе никаких вопросов, никаких предъяв. Будем присматриваться к тебе. Отдыхай, пей чай, смотри телевизор. Если через три дня все будет нормально, то вольешься в коллектив. Стабильности тут сразу говорю, нет никакой. Я тут пять месяцев, но в любой момент могут перекинуть. Больше всех здесь смотрящий Джонни, уже восемь месяцев.
После инструктажа мы вышли из туалета. Свои сумки с вещами стал размещать под одну из кроватей, это было непросто из-за обилия чужих вещей. Я стал предлагать продукты, которые остались после передачки, на что мне сказали подождать. Поначалу я думал, что как на карантине все сразу схватятся за еду. Но оказалось по-другому. Люди сидели уже приличное время, еда у них в запасе, конечно же, была. Свою сумку с едой мне сказали поставить в специальный угол, где уже стояла куча пакетов с продуктами. Один из заключенных покопался в пакете, разбирая вещи, чтобы часть оставить в пакете, а часть убрать в холодильник.
Многие говорят, что очень волнуются, заходя в камеру, особенно впервые, честно говоря, у меня такого не было. Я чувствовал себя довольно спокойно. Меня усадили за стол, предложили кофе, бутерброды, а сами попросили мое постановление о заключении под стражу. Это нужно было, чтобы быстро записать в «Домовую книгу» и отправить по дороге. «Домовая книга» – это тетрадь, где записаны данные всех заехавших заключенных. В «домовые книги» могут быть занесены только данные, заехавших в камеру, могут быть сидящих на этаже, на корпусе или даже на всем СИЗО. «Домовые» бережно хранят, если надо передают по дороге. Плохо лежащую «домовую», обязательно изымут сотрудники. С помощью «домовых» можно узнать данные практически на любого заключенного. Таким образом, можно найти подельников или, например, узнать сидел ли человек порядочно или нет.
Ко мне подсел старый азербайджанец и начал разговор.
– Я вот хочу узнать, почему ты против Путина, что он тебе сделал? Я лично его поддерживаю.
– Он разворовывает страну, уровень коррупции в нашей стране один из самых высоких в мире. – отвечал я.
– Так ты скажи, он что лично у тебя что-то украл?
– Ну, можно сказать, что лично у меня. Например, из-за коррупции, я получаю стипендию, меньше, чем мог бы получать. Высокий уровень коррупции ведет к росту цен, налогов. Да даже если бы он лично у меня ни рубля не украл, все равно я не могу игнорировать несправедливость, которая господствует в стране.
– Натик, ну что ты к парню пристал? – окликнул его другой заключенный. – Он за идею борется, не бабушек же ему, как тебе обманывать.
– Ну все равно учти, – напоследок сказал Натик, – Тут все поддерживают власть. Это может дядя Дима тебя поймет, он вообще русских не любит. Но я считаю, что оппозиция хочет развалить страну.
На самом деле азербайджанец преувеличивал. Никто кроме него в камере не высказывался в поддержку действующей в России власти. Кому то было все равно, кто-то меня поддерживал, кто-то критиковал мою деятельность, но не из-за того, что мы якобы раскачиваем лодку, а потому что, я мол ломаю себе жизнь, вместо того, чтобы идти учиться и работать.
Камера была раза в два меньше карантина. Во время моего заезда там сидело 12 человек, включая меня. В отличие от карантина, в камере был холодильник и небольшой телевизор. В углу была сложена большая куча одеял, подушек, под которыми располагался склад с запасами продуктов и иных бытовых вещей.
Всего в камере было восемь койко-мест, расположенных на четырех двуярусных кроватях. Это был тот самый «перегруз», когда людей больше, чем спальных мест. Поэтому спали по очереди: один ночью, один днем. Круглосуточные места были у старожилов камеры. Перегруз был не очень большой, поэтому очень часто если кто-то хотел спать, в наличии появлялась неиспользуемая койка. У меня поинтересовались, в какую смену я хочу спать – в ночную или в дневную. Я недолго думая выбрал дневную: с 07:00 до 19:00. Моим «сменщиком» был Виталий.
Так как это была простая общая камера, особого контроля за ней не было, поэтому в ней было три мобильных телефона. Иметь телефоны в СИЗО категорически запрещается, но почти во всех общих камерах они есть. В основном их приобретают через коррумпированную администрацию. Иногда заключенные проносят их тайно. Например, после свидания с адвокатом, или вольную дорогу (дорогу связывающую СИЗО с волей).
Приоритетнее для администрации, чтобы телефоны приобретали через нее, это позволяет получать сотрудникам немалые доходы, быть в курсе у кого и сколько телефонов, в случае чего передавать следствию данные о мобильных устройствах, чтобы устанавливать прослушку.