Иди на Голгофу

Зиновьев Александр Александрович

МОЙ БЫТ

Как я уже говорил, Христос не имел, где приклонить голову, и у меня тоже нет постоянного жилья. Обычно снимаю угол в комнате или койку, изредкаотдельную комнатушку. В чем разница - снимать угол или койку? Разница существенная. Снимать угол - значит снимать часть комнаты, в которой стоит твое ложе и, возможно, некое сооружение, временно исполняющее функции столика. Эта часть комнаты может быть отделена от остальной шкафом или ширмой. Снимать койку - значит приходить ночевать в данную комнату, где ты раскладываешь койку, которую рано утром убираешь. И покидаешь комнату. Если снимаешь угол, то можешь в нем находиться и днем. Если снимаешь койку, должен покинуть Комнату и не появляться тут до позднего вечера. За угол приходится платить пятнадцать, а то и все двадцать рублей в месяц, за койку - не более десяти. Хозяевами комнат,

в которых сдаются угол или койка, бывают обычно старые одинокие женщины, получающие мизерную пенсию. Но иногда это бывают и молодые одинокие женщины (иногда - с внебрачным ребенком), приобретающие вместе с жильцом удобного любовника, или мужчины, приобретающие даровых любовниц. Однажды я снял угол у молодой женщины. И сбежал, оставив ей месячную плату (они плату берут вперед). Избежать этого проклятья (снимания угла или койки) невозможно: у нас лето длится всего три месяца, остальное время - холодная зима и слякотные весна и осень. Летом я сплю на скамейках, на траве, в сене, на вокзале - это дает существенную экономию средств (можно обновить брюки, носки, рубашки). Когда я вербуюсь на временную работу, я сплю в бараке: тоже экономия. Можно было бы, конечно, податься в теплые края. Но мне там с моей профессией делать нечего. Вернее, делать-то там есть что: лечить импотентов и ожиревших паразитов. Но не это мое главное дело. Мое главное дело - проповедь моего учения. А интерес к нему сейчас проявляют только в условиях сурового климата. Кроме того, существенную часть моего учения составляют правила жизни на пределе бытовых удобств и даже немного ниже. С этой точки зрения моя жизнь есть эксперимент, а мое учение есть обобщение и осмысление этого эксперимента. Однажды я пришел "домой" слишком поздно. Жильцы квартиры (с целью наказания и воспитания меня) не открыли дверь. Пришлось коротать ночь на лестничной площадке. В эту ночь я сделал важный вклад в свое учение. Вот он в двух словах. Спишь ли ты в хрустящих белоснежных простынях на пуховой перине с прекрасной женщиной или, одинокий, дрожишь от холода на грязной лестничной площадке, время все равно неумолимо уносится в прошлое. Есть, конечно, некоторые неудобства в переживании полета времени в таком положении, как мое. Но в нем есть и достоинство: время тянется при этом бесконечно долго. За одну эту ночь я передумал больше, чем иные передумывают за всю свою жизнь.

Утром сосед похихикал над моим плачевным положением. "Я слышал звонок, сказал он, - но подумал, что это какой-нибудь пьяница ломится в квартиру. А это, оказывается, наш "йогаист-эгоист"!.." (он считает меня йогом и всячески изощряется на этот счет).

ПРОПОВЕДНИК

Отвисли старые штаны

в заду,

в коленях.

Не в человеке дела суть,

но в по

коленьях.

В карманах тщуся я сыскать

от хлеба

крохи.

Не люди сущность бытия,

а лишь

эпохи.

Остановите суету!

Кончайте

споры!

Сейчас я мир переверну.

И без

опоры.

Я - проповедник, т. е. по-русски говоря - трепач. И как таковой я должен видеть лица людей и переживать с ними общую ситуацию. Моя проповедь есть лишь часть общего разговора. Потому я должен быть в толпе. Я дурачусь вместе со всеми, выдумываю чепуху, "обрабатываю" для разговора реальные факты. Но при этом во мне накапливается материал для какой-то важной проповеди. Мне нужно время, чтобы совершить скачок в это новое качество. Христос тоже спешил. Он тоже боялся не успеть. Он кое-что успел сделать. Этого "кое-что" хватило на великую историю. Теперь надо сделать в тысячу раз больше, чтобы произвести хотя бы в тысячу раз меньший эффект и хотя бы на несколько десятилетий.

Человек теперь уже не тот. И условия не те. Вот, например, я сейчас подхожу к гастроному. Разумеется, с заднего хода: официально в это время продажа спиртных запрещена, а практически идет самая бойкая торговля. Работникам магазина это выгодно - они в это время продают всякую бурду, которую в обычное время никто не покупает; разбавленную водку и самую скверную водку с наклейками от более дорогих сортов. Тут уже собралась толпа жаждущих похмелиться.

– Глядите-ка, никак Иисус Лаптев объявился!
– слышатся восклицания.

– Слух был, что ты в "Атом" подался реакторы чистить. Сбежал, что ли? Или большую деньгу заработал?

– Там за час тысячу платят. Если заработал -

угощай! Все равно скоро загнешься. Пропить не успеешь.

Я помалкиваю, нахожу партнеров, с которыми объединяю свои гроши на бутылку, и привожу себя в божеский вид. В "Атоме" я на самом деле был. Но не для чистки реакторов: для этого мои анкета и морально-политический облик не подходят. У директора жена уродца родила - без ручек и без глазок. Она мне ноги целовала, умоляла что-нибудь сделать. Этого ребенка ей с трудом удалось сохранить, а другой не предвидится. Если ничего не получится, она руки на себя наложит. Роскошная по нашим условиям квартира. Ковры. Картины. Посуда. Книги. Изобилие. И вот такое горе. Что смог бы на моем месте Христос? А ведь это образованная женщина, инженер, атеистка, бывшая комсомольская активистка, а верит в мою чудодейственную силу в тысячу раз сильнее, чем самые беззаветно верующие верили в Христа. Христос не знал о таких цветах цивилизации, как наш "Атом" Эти мысли промелькнули в моем сознании.

– Живем мы, ребята, один лишь раз, - начинаю я свой вклад в общую бессмысленную болтовню, - Когда бы и где бы мы ни появились на свет, нам надо по праву живого испытать основные элементы бытия. Быть ребенком, играть в игрушки, слушать сказки. Быть юными, испытать первую беззаветную дружбу и первую чистую любовь...

– ...выпить первую поллитровку, - говорит кто-то.

– Первая поллитровка самая противная, - говорит другой, - Вторая идет лучше...

– Поллитровка хороша, когда им счет потеряешь, - замечает третий.

– И бабы тоже!
– смеется четвертый, - Их нужно десятка два перепробовать, пока поймешь, что к чему.

– Я лично предпочитаю замужних женщин, - говорит молодой, но уже потрепанный и лысый мужчина.
– Тратиться не надо. Ответственности никакой.

Эти насмешки меня не обижают. Наоборот, я в них чувствую страх того, что они что-то очень важное теряют, скоро наступает перелом.

– Все в этом мире ненадежно, - говорит старый алкоголик.
– В начале войны наша рота попала в окружение. Мы решили стоять насмерть. Мы поклялись в вечной преданности друг другу. Мы выстояли. А когда опасность миновала, переругались и написали друг на друга доносы.

– За все надо платить, - говорит опустившийся интеллигент, - Нужны усилия, чтобы сохранить любовь и дружбу. Вот я вам расскажу про себя...

Так начинает разворачиваться разговор, в котором то тонет, то всплывает на поверхность моя наивная проповедь.

ЛЕГАЛЬНОЕ И НЕЛЕГАЛЬНОЕ

В стране много всяких нелегальных профессий и групп. Но все они живут так или иначе по тем же правилам, что и легальные. Я предпринимал не раз попытки создать нелегальные объединения людей на основе принципов праведной жизни честности, отзывчивости, доброты. Но ничего путного не вышло. У властей такие группы почему-то вызывают большую злобу, чем группы жуликов и бандитов. Внутри моих "чистых" групп сразу же возникали все виды "нечистых" людских отношений. В чем дело?

ВИДИМОСТЬ И СУЩНОСТЬ

Я кажусь человеком, который легко и беззаботно идет по жизни, довольствуется малым и сохраняет хорошее расположение духа. А чего мне это стоит! Мне иногда хочется оставить усилия выглядеть таким и жить, как все. Но я уже привык выглядеть таким, привык прилагать к тому усилия. Эта видимость стала моей сущностью. И я уже не могу себе представить, каким я стал бы без этого притворства. Я страдаю оттого, что прилагаю постоянные усилия убедить себя и окружающих в том, что никакого страдания во мне нет. Это противоречие. Но жизнь есть вообще нечто замкнутое на самое себя и потому от природы противоречивое. А чему я на самом деле учу людей? Тому, как преодолевать сущность страдания видимостью его отсутствия. Я просто устраняю сущность, придав ей атрибуты видимости. Я учу людей страданию. Мое учение есть теория мазохизма. Это противоречит моей исходной задаче. Но Бог и есть само противоречие.

БОГ ЕСТЬ ПРОТИВОРЕЧИЕ

Что мир есть противоречие, об этом знает каждый студент, сдавший экзамен по философии. Никто не знает того, что Бог есть тоже противоречие. Это- мое открытие. У Бога нет определенного дома: его дом везде и нигде. У него нет конкретных друзей: Бог не знает дружбы, ибо у него все друзья и все враги. Бог конкретно никого не любит: Бог не знает любви, ибо он любит всех. И всех презирает. У него нет ничего, и все вокруг принадлежит ему. Он не знает, что такое труд, ибо вся его жизнь есть труд.