Иди ты к лешему!

Шатохина Тамара

— Нет.

— Он был убедителен, — заметил Святослав.

— Нет.

— Ты не веришь ему, Настенька? — спросила Мышка, глядя жалостливо и встревожено. Я успокаивающе улыбнулась ей:

— Конечно, не верю, Мышка. Это как будто не он говорил. Вы его не видели — он очень уверен в себе, в том, что делает. Принимает решения мгновенно, анализируя ситуацию моментально, как машина. Манера держаться властная, надменная. Тот тон, когда он говорил все тогда… Если бы он хоть что-то начинал понимать, как говорит сейчас, то уже не смог бы так говорить. Он специально унижал, оскорблял, как будто получал удовольствие от этого. Буквально — добивал. Но, даже если на минуту допустить, просто допустить, что это правда… Он совершенно

правильно накручивал себя тогда. Для меня он ничего не значил даже до всего этого. Мне он не нужен.

Я повернулась к Святославу: — Я теперь не воспринимаю красивых мужиков, как возможную для себя пару. Они оба — бывший муж и этот Львович, убедительное подтверждение тому, что я права. Это особый тип людей, избалованных, самоуверенных. Мне сейчас вообще никто не нужен. Я хочу совсем забыть то, что случилось. Кроме моей новой семьи. Я неправильная лесавка, Святослав, не нужно строить планы на мой счет. Мне очень хорошо здесь, в этом доме. Но только потому, что здесь Мышка и брат. Вздохнула, присела возле Мышки, уткнулась лбом ей в плечо, она обняла меня. Но мне нужно было договорить. Сейчас, когда я чувствовала поддержку, это было гораздо легче.

— Я не смогу прожить всю жизнь в лесу, не хочу. И детей не хочу. Вопли, пеленки, болезни — зачем мне это? А вам всем нужны дети и много. Это не ко мне. Я сейчас и на работу не хочу, никуда. Я не любила свою работу. У меня уникальные способности к счету и анализу. Мозг делает все сам, это рутина, просто на автомате все. Я выключаюсь, выпадаю из жизни. А здесь я первый раз никому и ничего не должна — учиться, зарабатывать. И почему-то не чувствую себя приживалкой, нахлебницей. Что я хотела бы, так это увидеть мир, поехать хоть куда-то. Не работать, а посмотреть. То же море… И то черное газовое платье… я хотела бы купить его, не считая денег. Но это не то, что вы думаете — он легко дал бы мне все это… Просто я, и правда, не видела ничего в жизни. Я смеялась-то за семь лет… по пальцам посчитать можно — сколько. Другие хуже живут, мне вроде и жаловаться грех, а я устала, так устала почему-то.

Я замолчала. Все, что сказала, было правдой. Совсем неожиданно прозвучал звучный голос Мышки:

— Так это все правильно, Настенька, так и должно быть.

— Почему? Что тут правильного?

— Что не хочешь сейчас ничего. И отношений, и детей. Правильно. И не нужно заставлять себя. И корить себя за это не нужно. Плохо, когда нету выбора и человек вынужден что-то делать потому, что так надо. А у тебя сейчас есть и время, и выбор. Пока тебе хорошо тут — живи тут. Заскучаешь — подумаешь, чего тебе захочется дальше. Платье это… тебе не его хочется. Тебе хочется радоваться. Эти покупки, когда сама ищешь, выбираешь и можешь себе позволить — тоже радость для каждой женщины. У тебя было мало радости — любой. Давай поедем с тобой на море, хочешь? Я сто лет там не была, я тоже хочу. Вот налепим пельменей Яроне на всю зиму, борщей да супов наварим да наморозим и махнем на южные острова. Алеша за это время загранпаспорта сделает. Ты как на это смотришь? А ты, сынок?

Глава 10

Святослав остался еще на один день. Его территория находилась в пятистах километрах от владений Ярослава. Ехать было далеко и даже опасно, на мой взгляд. Он всю дорогу сам был за механика-водителя, поэтому очень устал и ему требовался полноценный отдых и разминка.

Мы все, кроме Мышки, поздно проснулись на следующий день. Она вставала раньше всех. Протапливала печь дровами, которые с вечера внес Ярослав. Потом шла обихаживать Коровку, доила ее. Когда выползала в горницу я, она уже готовила завтрак и тогда я помогала, чем могла. Зато вечером уже я занималась Коровкой, немного снимая с Мышки нагрузку.

Позавтракав, мы со Святославом стали на лыжи. Снега не было несколько дней и заново прокладывать лыжню не пришлось.

Мы успели не спеша нарезать уже два круга, особо не удаляясь от дома, разогрелись и остановились отдохнуть. И место было удачное — возле удобного бревна. Святослав смахнул для меня снежную шапку с поваленного дерева. Я села, сняв лыжи и воткнув их вместе с палками в сугроб. Он тоже готовил свои, чистил от снега, чтобы дальше нести их к дому, который был рядом.

— А ты знаешь, Настасья, какой у меня дом? Огромный, с печью и камином, застекленной верандой. Летом я затягиваю пару рам москитной сеткой и даже сплю там. А еще ко мне как-то прибился больной лосенок. Я вылечил его и сейчас у меня есть ездовой лось — так, для интереса. А на елке у дома живет целая семья белок. Здесь у вас тоже жили, но удрали, испугавшись пожара. В километре от моего дома большая поляна. Там я заготавливаю сено для лося и лосихи — он привел подружку. И я думаю, что лосенок появится в этом году, а лосиное молоко очень вкусное.

Ты видела фильм о ездовых лайках на Аляске? Там был один пес — Дьявол. У меня таких целый выводок. Семерых бестолковая сука принесла в зиму. Пришлось пустить в дом. Они уже открыли глаза — голубые, а вокруг глаз эти маски — не понятно, кто из них страшнее. Забавные… Ваших собак постреляли тогда. Тоже были хорошие, рабочие лаечки.

Зимой мало работы. Чаровать нельзя — разбудишь лес. Когда все спит, нужно и нам сидеть тихо. В это время можно выехать куда хочешь, хоть в Африку к пирамидам, хоть на южные острова. У лесовиков нет проблем с деньгами, хватит на все, что душа пожелает — платья, хорошие машины, у кого-то даже вертолет есть, я слышал.

— Это что сейчас было? Ты включил рекламу?

— В рекламе врут, а я говорю чистую правду.

— Святослав, у тебя куча денег и поэтому ты ездишь на ГТС с самодельным фанерным кунгом? Хорош фантазировать. И при чем здесь вообще деньги? Ты меня покупаешь?

— Во-первых, ни один завод не выпускает такие утепленные кунги, как у меня. Я делал под себя. Если мотор заглохнет, то я, вызвав помощь по радиотелефону, продержусь в нем хоть и несколько дней. Там печка-крошка, кровать, столик, запас продуктов. Да у меня там простыни белые! И почему ты не веришь… ты не знаешь, откуда деньги, тебе не рассказали? Ты же одна из нас. Золото, Настя, мы знаем, где мыть золото. Я просто иду и беру. В разумных пределах, конечно. Все мои братья записаны в бригаду, артель по-старому, мы заключаем договор с государством на добычу и разведку, сдаем. Умно сдаем, и место показываем умно — бедненькое, но с тем же составом. Никто не знает, что я всего пару раз хожу совсем не туда, а братья вообще не участвуют, если не хотят. И вся семья обеспечена. У Ярослава тоже свой прииск. Ты должна знать это.

— Мне не рассказали, — пожала я плечами.

— Не успели, наверное. Это все наши знают. Ты еще и не такое услышишь.

— Например?

— Я не красивый, Настя. У меня веснушки появляются весной и лопоухие уши. Могу вообще побриться налысо, тогда будет совсем уж страх Божий.

Я улыбнулась, представив это. У него были красивые волосы, сейчас спутавшиеся в беспорядке.

— Святослав, ты это к чему начал?

— Я не собираюсь скрывать от тебя никакую информацию — ни рекламирующую меня, ни компрометирующую.

Я встала, отряхнулась от снега. Мне уже не было смешно. Мужчина подошел взять у меня лыжи. Отряхнул нападавший с веток снег с моих плеч, с шапочки. Снял перчатку, и его теплая рука скользнула по моей щеке, большой палец задержался у губ. Почему-то не хотелось его отталкивать, ругаться. Я молча смотрела. Он наклонился и тихонько прислонил меня к себе. Губы коснулись моего виска. Он шепнул:

— Ты не застыла, сидя? Не холодно?

— Да нет, даже жарко. Еще не отошла от пробежки.

— Мне тоже. Это не пробежка — мы греем друг друга на расстоянии, — заметил лукаво.