Шрифт:
Пальчики оближешь
Переходя через Кембридж-серкус, Джим решил, что ему хочется быть банкиром.
Мысль о том, что тебе будут оплачивать отпуск, праздники и выходные, пробила с такой яростной силой, перед которой любое физическое вожделение просто-напросто отдыхает. Призрачные пляжи уже зашуршали песочком на Шэфтсбери-авеню. Он едва ли не впал в экстаз от восхитительной перспективы получать деньги за то, чтобы вообще ничего не делать; сидеть дома и тупо таращиться в стену.
Оставалось лишь утешать себя тем, что он вроде как сам себе босс и единственное начальство – состояние, переоцененное настолько, что вообще непонятно, как подобное может служить утешением. По скромному мнению Джима, ценность подобной позиции в глазах широкой общественности была явно и непомерно завышена. Когда ты сам себе босс, все твои «начальственные» решения сводятся лишь к тому, чтобы выбрать, чью задницу вылизать
Была в банковском деле еще одна сторона, которая весьма его привлекала: каждый месяц тебе выдают зарплату. Разумеется, зарплату выдают не только банкирам, но банкирам ее выдают гарантированно. У Джима были все данные для того, чтобы стать банкиром: у него была пара приличных костюмов и безоговорочная готовность сделать все ради денег. У него есть костюмы, у него есть галстуки, у него в жизни нет никаких приятностей и никаких предпочтений в плане, чем заниматься и чему себя посвятить, но у него нет и гарантированной зарплаты. Разумеется, самое лучшее – это открыть свое дело; при условии, что твоя фирма будет процветать. Но тут тоже есть свои минусы…
Когда-то в молодости, уже очень давно (и он никому об этом не рассказывал), Джим пытался устроиться на работу в банк. И даже ходил на собеседование в три банка: в два британских и один японский. Это были известные и солидные банки – монстры в финансовом мире. Джим готовился к собеседованиям серьезно, потому что претендентов было достаточно, и он уже обошел сотни людей, чтобы получить приглашение на собеседование, и еще потому, что он всегда высоко ценил деньги.
Он предпринял попытку, он сделал все, от него зависящее; но теперь, опираясь на опыт и мудрость прожитых лет, Джим понимал, что мог бы тогда постараться получше. Он не ползал по полу на коленях и не вопил во всю глотку, что для него эта работа гораздо важнее, чем жизнь, смерть, вселенная и все, что ученым еще предстоит обнаружить в природе. С тех пор Джим сам проводил собеседования с потенциальными претендентами, нанимавшимися на работу, и уяснил для себя одну важную вещь: самое главное в собеседовании – это не содержание вопросов и не суровая атмосфера. Самая большая приятность – это заставить человека, пришедшего на собеседование, раболепствовать и унижаться, ползать на брюхе, стоять на задних лапках и лаять по команде «голос». Как вы мне все надоели, мне скучно, мы оба знаем, что тебе эта работа нужна исключительно ради денег, но если она тебе нужна, то покажи мне, как сильно ты в ней нуждаешься. Хотя бы какое-то развлечение… Покажи мне, что ты готова на все. Ну, я не знаю… сиськами потряси, что ли. Чтобы я видел, в каком ты отчаянном положении.
На самом деле – помимо того, что он не стал унижаться и вилять хвостиком, – они, наверное, почувствовали, что он считает их всех придурками и мерзавцами. Потому что он именно так и считал. К несчастью, он не проявил достаточной дальновидности и прозорливости, поскольку ему предложили один проект из категории «получи все, что хочешь, быстро и сразу». Его пригласили на должность директора одной рок-н-ролльной группы в Эксетере. Для Джима до сих пор осталось загадкой, почему ему сделали это странное предложение. Хотя у него было стойкое подозрение, что главную роль здесь сыграло его умение читать и писать, и еще то, что у него был приличный костюм, и еще то, что они были уверены, что он не станет ловчить с их деньгами, поскольку им было известно, где живут его родители, и еще потому, что каждый из девяти членов группы был вполне в состоянии сделать из Джима котлету даже при раскладе один на один.
Как ни странно, но «Пятьдесят бешеных пальчиков» (на самом деле, совсем не смешно) играли довольно прилично. Кстати, именно поэтому он и согласился стать их директором (не считая того очень важного обстоятельства, что он не умел играть ни на одном музыкальном инструменте, и вообще был далек от искусства, и должность директора – это была единственная возможность затесаться в богемный мир актеров, художников и музыкантов, где вся жизнь представляла собой сплошную пьянку-гулянку в глобальном масштабе). Конечно, они играли не гениально, и в их репертуаре на десять песен было всего две композиции, которые они написали сами (разумеется, самые слабые из всей программы), но было в них что-то такое… возбуждающее, захватывающее и неподдельно опасное. И прежде всего – в Бенни, лидер-гитаре, который держал в страхе весь Эксетер и его окрестности в радиусе ста миль. Бенни любил развлекаться следующим образом: он приходил в клуб, где его никто не знал, и если даже специально и не нарывался на драку с пьяной компашкой в полдюжины человек, но никогда не отказывался помахать кулаками, если что-то подобное назревало. Таковы были его представления о приятном и содержательном времяпрепровождении. Однажды Джим, не подумав, пошел вместе с Бенни в один клуб в Плимуте; ему пришлось прятаться в туалете, запершись в кабинке, пока Бенни крушил столы в зале, разбираясь с какой-то крутой компанией. По прошествии какого-то времени – Джиму показалось, что прошла неделя, не меньше, – в дверь кабинки тихонечко постучали.
– Джим? Это я, Бенни. Все в порядке, мы можем идти.
«Пятьдесят бешеных пальчиков» сыграли тринадцать концертов; и всякий раз Джиму стоило таких нервов собрать их всех вместе, что потом он буквально валился с ног от изнеможения. Никакого зла на них не хватало. Ценой немалых усилий он смог устроить, чтобы на последнем концерте присутствовал один известный музыкальный журналист. Журналист даже приехал в Эксетер, но на концерт не попал. Стараниями Гари, саксофониста группы, его отправили в травматологическое отделение местной больницы прямо с тусовки «ребята, давайте жить дружно», устроенной для журналистов перед концертом. Джим мог бы ожидать чего-то подобного от Бенни или Винса (тоже ходячее зло; ходили слухи – и у Джима не было оснований не верить, – что эксетерские домовладельцы образовали своеобразную коалицию против Винса и договорились, что с этим парнем они больше дел не имеют, потому что он уже здорово поизгадил немало квартир и комнат и к тому же знал множество хитрых способов, как обмануть незадачливых домовладельцев и съехать с квартиры, не заплатив); или, уж если на то пошло, от любого другого из «бешеных пальчиков», но только не от Гари, который был убежденным вегетарианцем, потому что – как он объяснял всем и каждому, кто хотел его слушать и кто не хотел, – сердце его обливается кровью при одной только мысли о страданиях бедных животных. К тому же Гари был слепым. Джим спас журналиста в тот самый момент, когда он уже лежал на полу, а Винc подначивал Гари:
– А теперь вмажь ему слева, дружище.
Они отыграли концерт, а потом в зал ворвалась полиция и арестовала всех, кроме Винса, который, как всегда, исхитрился избежать возмездия. Все это могло стать началом разнузданной, энергичной и весьма прибыльной для группы кампании; могло, но не стало. Тот журналист ничего про них не написал, ни единой строчки. И вообще никто про них не написал, Джими видел, как Бенни упаковали в его собственный полицейский фургончик. Каждый раз, когда он потом приезжал в Эксетер, он спрашивал про Бенни, но никто ничего не знал. Бенни всегда был сам по себе. С другой стороны, младший брат Бенни, который не мог даже настроить гитару и ни разу в жизни не припарковался в неположенном месте, стал теперь уважаемым продюсером и владельцем нескольких зданий в Доклэндсе.
Потом Джим получил работу у мистера Айса. Не из-за каких-то особых талантов и даже не по собственной инициативе, а просто потому, что он тусовался в правильном гольф-клубе. Джим ненавидел гольф, но он работал там барменом, и, может быть, потому, что он понятия не имел, что с ним проводят собеседование, он сумел произвести благоприятное впечатление на мистера Айса, и тот, к несказанному удивлению Джима, предложил ему работу.
Столько на свете вранья. Столько вздора. Столько собачьего бреда – например, этот бред насчет гангстеров. Чем занимаются гангстеры, согласно всеобщему представлению? Наркобизнесом, контролем над проституцией и вооруженными ограблениями. Джим имел некоторое представление обо всех этих сферах преступной деятельности.
Один его знакомый, консультант-анестезиолог, который жил этажом выше в Илинге (Джим тогда жил у другого знакомого и как бы сторожил квартиру), вкладывал средства в покупку квартир в Вест-Энде и селил там молоденьких проституточек из Израиля и Японии (которых ему «сватали» приятели, тоже анестезиологи); сам он рассматривал это занятие как нечто среднее между прибыльным вложением денег и хобби. Он ездил в аэропорт встречать девочек, занимался ремонтом и обстановкой в квартирах и постоянно носился по магазинам то на предмет растений в горшках, то на предмет специальных подставок под тостеры. Джим при желании мог поиметь девочку за полцены – по знакомству.
Теперь наркотики: самый лучший из всех наркодилеров, с которыми Джим имел дело, когда сам умеренно употреблял (бурная молодость, шальные деньги), был один бригадир на пенсии (ветеран войны на Фолклендских островах) с лихо закрученными кверху пышными усами. Он жил в Танбридж-Уэлс, но приезжал в город с товаром всегда очень четко и в срок, и ни разу не прокололся и никого не подвел и не кинул – привычка к порядку, усвоенная, должно быть, еще в военном училище. Все остальные, с кем приходилось сталкиваться Джиму, в большинстве своем были либо законченные неудачники, верхом мечтаний которых было устроиться на работу в большой супермаркет, чтобы раскладывать товары по полкам, либо матери-одиночки со своими сопливыми чадами, которые в глазах клиентов имели только одно неоспоримое преимущество – они всегда были дома, что, разумеется, было удобно (и еще: если кто-то из них «попадался», то у них всегда была маза подавить на жалость – мол, надо же чем-то кормить ребенка).