Иду на грозу. Зубр
Шрифт:
Иногда выпадали свободные вечера, и в каком-нибудь городишке они являлись всей бандой на танцы, поражая местных красавиц своим видом небесных асов. Под водительством Тулина шествовали вразвалочку, ястребино выглядывали стоящих вдоль стен девушек, томно-усталые, в кожаных куртках, нездешние и заманчивые. И Крылов чувствовал себя тоже гусаром.
Но чаще всего он оставался дома, обдумывая полученные материалы измерений. И в полетах он вдруг начинал мерить совсем не то, что было предусмотрено… Со своей обычной дотошностью он докапывался до первооснов и убеждался, что у Тулина слишком многое строится на интуиции и догадках.
Ему нужно было выяснить, как в облаке восстанавливаются заряды на всех стадиях развития, какова скорость этого восстановления, каков механизм и т.д. Он принялся создавать теоретическую модель облака. Собирал все данные измерений, накладывал их друг на друга, десятки, сотни, пытаясь установить что-то среднее, извлечь типичное. Работа эта требовала сосредоточенности, а поручения Тулина отвлекали. Хуже всего, что Тулин злился, считая, что Крылов не помогает, а проверяет — этакий внутренний контролер.
Под Ростовом они провели серию воздействий на мощные кучевые облака. Несколько раз портился проклятый «Бурун» — установка для измельчения сухого льда. С трудом найдут нужное облако, включат «Бурун» — грохот, треск, а лед не сыплется. Посадка. Включают «Бурун» на аэродроме — исправно работает, выбрасывает мелкий лед. Поднимутся в воздух — опять та же история. Наконец Тулин сообразил, что на высоте что-то в машине смерзается, и приказал долбить лед вручную. Колотили лед чем попало, обдирая пальцы, но пока возились и сбрасывали — оказалось, сбросили не туда. На следующем заходе сбросили слишком рано. Лед кончился, пришлось возвращаться. Раздобыли лед — выяснилось, что нет подходящей облачности. Просидели два дня, нервничая, ругаясь. И вот наконец-то внизу отличные облака, с высокой напряженностью электрического поля, с мощными куполами, и лед был сброшен точно вовремя, и все прильнули к окнам, наблюдая и фотографируя. Да, это было красиво! Огромный растущий серебристый купол начал вдруг оседать, съеживаться, массив облака стал каким-то волокнистым, редел, буквально на глазах появились провалы, стала видна зеленая земля, только что мощное, облако таяло, распадаясь на части, превращаясь в мглистые полосы. То же самое удалось и со вторым облаком. Тулин пришел в восторг, его предположения оправдались, все в самолете кричали «ура», обнимались, и никто не обратил внимания на Крылова. Он внимательно смотрел в окно с другого борта.
На аэродроме Тулина качали. Крылов задумчиво возился в стороне с фотокамерой, потом подошел и, конфузясь, так, как будто он преподносит нечто ценное, сказал, что результат, к сожалению, нельзя считать достоверным. Он наблюдал за облаками, которые не подвергались воздействию, и среди них три облака разрушились точно таким же образом и в то же время. Никто не хотел ему верить, его слушали с досадой. Тулин пытался его высмеять: «Где твои доказательства?», но Крылов стоял на своем: это у вас нет доказательств, что на облака повлиял сухой лед, они могли развалиться и сами.
— Поймите, облако — это не вещь, а процесс, и надо изучить его законы, чтобы уверенно воздействовать. Представим себе… — Он принялся тут же на песке чертить свои кривые.
Когда он поднял голову, возле него остался только Агатов.
— Слава богу, вы, кажется, приходите к тому же, что и Голицын, — сказал Агатов.
— Наоборот, — сказал Крылов, — просто, чтобы разбить Голицына, нужны более строгие доказательства.
Настроение у всех испортилось. Вера Матвеевна и Алтынов утешали Тулина, как будто Крылов обидел его.
Вечером они сидели вдвоем в жарком номере, завешанном толстыми малиновыми гардинами, и Тулин кричал, что ставить подножки — дешевка, он выбросит Крылова к чертовой бабушке. Группе нужен успех нельзя долго работать без удачи. Люди падают духом. Агатов ждет малейшей оплошности, из института нажимают, тему могут прихлопнуть, нужен успех, как можно быстрее, побыл бы кто-нибудь в его шкуре. Крылову нечем было возразить, он сочувствовал, он страдал за Тулина, готов был сделать для него что угодно, но стоял на своем, и Тулин понял, что, если результаты будут вынесены на обсуждение, Крылов выступит против.
Больше всего его возмущало, что Крылов осрамил его в присутствии Агатова и студентов.
— Ты играешь на руку Агатову. Подкидываешь ему материальчик. Я не потерплю этого. Пойми ты простую вещь: да, я тороплюсь, да, я перепрыгиваю через этапы, я рискую, но только так можно чего-то добиться, победителей не судят. Потом мы наверстаем. В науке иногда правильная тактика важнее фактов. Кстати, ты лично ничем не рискуешь, — Тулин едко улыбнулся, — рискую я, руководитель. Ты в любом случае выйдешь сухим. Все шишки достанутся мне. Я ставлю на кон свою репутацию. Надеюсь, ты согласен, что у нас будут не равные потери?
Прибежал Алеша, распаренный, в трусиках, принес мокрые фотографии облаков, которые снимал Крылов. Там ясно было видно, как оседал и разрушался купол.
— Вот что, — сказал Тулин, когда они остались одни. — Ты хочешь сорвать работы? Ты можешь это сделать. Бери эти фотографии, бери все свои бумаги, езжай к Голицыну, расскажи ему, как я тут подтасовываю данные, и ты добьешься своего. Работы прикроют.
— Я этого не хочу, — сказал Крылов.
— Но ты это делаешь!
— Мне хотелось бы провести контрольные замеры, я хочу исключить всякие сомнения. Для этого надо… — Он принялся развивать свои планы.
Пришел Алтынов, принес зеленый чай, они пили, утираясь полотенцем.
Крылов доказывал, что надо уточнить влияние заряженности самолета. Примерные коэффициенты, которыми пользовалась группа, его не устраивали.
— Послушайте, Алтынов, этого носорога, — сказал Тулин. — Он хочет уличить нас. По-моему, он резидент Агатова. Связался я с ним на свою беду.
И вдруг, посмотрев на огорченную физиономию Крылова, расхохотался, подмигнул Алтынову и с тем размахом и щедростью, которыми он умел очаровывать, разрешил построить установку, взять деньги, людей и приказал Алтынову раздобыть высоковольтный ртутник — в общем сделать все честь честью.
Крылов был растроган. Снова, в который раз, Тулин давал ему урок благородства и истинной дружбы. В сущности, кому, как не Тулину, он обязан этой работой, о которой он давно мечтал и которая здесь впервые предстала перед ним во всей своей сложности?