Игорь Святославич
Шрифт:
Но дружинники не уходили, поглядывая настороженно на здоровяка Всеволода. Их было пятеро, а они с трудом удержали его одного.
— Садись, брат, — устало промолвил Святослав, кивнув Всеволоду на скамью.
Всеволод оправил на себе разорванную свитку из дорогой объяри и повиновался.
— Не умно ты поступаешь, Всеволод Святославич, — после долгой паузы сказал киевский князь. — Я хочу, чтоб промеж вас мир был, а ты зубы показываешь. Не по-людски это.
— Хочет ли мира Владимир? — хмуро проговорил Всеволод.
— Захочет, — твердо произнес
— Может, и захочет замириться с нами, но захочет ли повиниться? — с сомнением промолвил Всеволод. — Игорь обид так просто не прощает. Владимир его в измене обвинил, но не вынес это на твой суд, великий князь, а сам принялся мстить. Ныне ты здесь, чтобы рассудить нас, так рассуди по совести и накажи его.
— Почто одного Владимира? — спросил Святослав.
— Ибо на нем вина большая, — ответил Всеволод. — Владимир эту распрю затеял. На зачинающего и Бог ополчается.
— Не могу я сейчас судить Владимира и тем боле наказывать его, — почти с отчаянием вымолвил Святослав. — Рюрик с Давыдом его сторону держат, не понравится им такое решение. А враждовать с Ростиславичами, когда я урядился с ними вместе на половцев идти, никак не годится. Возьми ты это в толк, Всеволод. И брату своему растолкуй. Неужто благо Руси для него не важнее?
— Я передам Игорю твои слова, великий князь, — сказал Всеволод, поднимаясь со скамьи. — Прощай покуда…
Игорь, выслушав Всеволода, помрачнел.
— Выходит, князь киевский не смеет поперек воли Ростиславичей и шагу ступить, — сказал он. И добавил с кривой усмешкой: — А еще великим величается!
— Ныне тот из князей велик, кто войском силен, — заметил Всеволод.
Замирения Игоря с Владимиром Переяславским не получилось, несмотря на все попытки Святослава Всеволодовича.
И тогда решил киевский князь обойтись в походе на половцев без северских князей.
…В начале августа объединенное русское войско двинулось в степи. Кроме киевских и черниговских полков в нем были дружины Рюрика и Давыда. Впереди с дозорным полком шел Владимир Глебович.
Переяславский князь сам потребовал этого, и Святослав уступил, тем самым выказывая тому свое расположение.
Хан Кончак, узнав, что князья казнили Кобяка, хотя за прочих пленных ханов согласились взять выкуп, проявил бурную деятельность, стараясь ополчить на русичей всю Степь от Днепра до Дона. Это было трудно, ибо лукоморские половцы обвиняли Кончака в коварстве, утверждая, будто он нарочно промешкал и не успел к битве на Орель-реке.
«Кончак желал избавиться от Кобяка, ведь он сам не раз говорил, что двум великим ханам в Степи тесно, — поговаривали в кочевьях. — Теперь Кобяк мертв и Кончак призывает ханов мстить русичам за его смерть. Себе отводит роль предводителя».
Лукоморцы после страшного разгрома на Орели не откликнулись на призыв Кончака: многие их ханы и беки томились в плену у русских.
Некоторые ханы приднепровских орд присоединились к Кончаку, так как понимали, что русские дружины пройдут сначала по их кочевьям. Хотя были и такие, кто предпочел уйти за Южный Буг. Из донских ханов Кончака поддержали его старые соратники Гза и Чилбук.
Русские рати шли по следам половецкого войска, уходившего в глубь степей.
Кончак рассудил так: если в сражении одолеют половцы, то немногие русичи смогут вернуться назад из самого сердца Великой равнины. В случае победы русских князей ханам будет легче спастись, ведь они у себя дома.
На Руси с тревогой ожидали известий от ушедшего войска.
Не смог оставаться в бездействии и Игорь.
— А мы чем хуже, брат, — заявил он Всеволоду. — И мы ратной славы поищем в Поле половецком!
Всеволод с охотой встретил призыв брата.
Игорь вызвал из Рыльска племянника Святослава, посадил на боевого коня старшего сына Владимира.
Семнадцатилетний Святослав Ольгович отменно проявил себя при штурме Глебова, за спинами своих дружинников не прятался. Игорь, желая оказать честь племяннику, отдал ему в дружину многих бывалых дружинников его покойного отца, и в том числе воеводу Бренка. Теперь дружина Святослава была ничуть не слабее Всеволодовой дружины.
Под начало сына Владимира Игорь передал дружину сверстных, составленную из боярских отроков примерно одного возраста с княжичем. Было в этой дружине полсотни юных воинов.
Ефросинья пыталась возражать.
— Владимиру всего-то тринадцать лет, куда ему воевать! — говорила она с возмущением. — Мало тебе, что ли, твоих бородачей, что несмышленых отроков в поход гонишь! Думаешь, большой прок от них будет в битве?
— Молчи, жена! — отвечал Игорь. — Вон у Всеволода молодцы в дружине почти все безусые, а с бывалыми воинами в сече потягаться могут. А почему? Потому что с ранних лет с коня не слазят, с копья вскормлены и под стягами взлелеяны. Моему сыну такие же гридни надобны!
Ушел Игорь в поход и даже священника с собой не взял, чтоб инок в рясе, еле верхом сидящий, не замедлял движения его небольшого стремительного войска. Повозки он тоже не взял, сказав, что этого добра и у степняков добыть можно.
Оставив Сейм за спиной, Игорь за три дня довел войско до реки Псёл, за которой простиралось Дикое Поле.
Перейдя Псёл, он дал войску передышку. Тем временем сторожи рассыпались по степи, отыскивая половецкие становища либо следы передвижения крупных орд и куреней. Но дозоры уходили и возвращались ни с чем. Степь вокруг была Пуста на многие десятки верст.
Игорь собрал военный совет. Он хотел решить, куда повернуть коней: к Северскому Донцу, где находились летние пастбища донских половцев, либо продвигаться к югу наудачу.
Всеволод резонно заметил, что степняки наверняка ушли с Северского Донца ввиду начавшейся войны с русичами. Поэтому вернее идти на юг, где кочуют днепровские половцы, ибо деваться им все равно некуда. Святослав и Владимир, для которых это был первый поход в дальнюю степь, по неопытности своей посоветовать ничего не могли. Зато оба согласились с тем, что идти нужно туда, где большая вероятность встретить половцев.