Игра колибри
Шрифт:
Он замолчал, задумчиво покручивая бокал вокруг своей оси на матовой поверхности стола. Мысли неслись бурлящим потоком, и я пытался определить, что на самом деле тревожит меня в отношении Алисы. То, что она молода? С точки зрения морали, да, я бы мог поставить для себя некий барьер, однако если отбросить всю мишуру, то лично мне это очень даже нравилось. Ведь если спросить у любого нормального мужика, хотел ли он провести отпуск со стройной красоткой, вдвое моложе его самого, но об этом совершенно точно не узнал бы никто… Ответ более чем очевиден.
А вот поставь рядом жену или любого другого слушателя,
Если смотреть под этим углом, то все идет хорошо. Я мысленно нарисовал картину, где обнимаю Алису, лежа на белом песке, и внутри загорелся огонек радости, лишь изредка колыхающийся от порывов тревоги. «Уже лучше, Адам Ласка, уже лучше», – похвалил я себя.
А что еще? Что тревожит? Внутренним локатором я пытался найти точку напряжения в собственных чувствах, но бесполезно. Тревожность и ощущение того, что жизнь идет не так, ускользали. Позже, с этим можно разобраться позже. Я пригубил уже прилично разбавленный талой водой виски и посмотрел на задумчивого Петра.
– Я вроде как решился выйти из строя, понимаешь? Сделать что-то не так… Без оглядки на остальных! – неуверенно проговорил я. – Но меня не отпускает чувство тревоги. Не могу понять, что за херня, но дергаюсь как мальчишка.
– Ве-е-е-есна-а-а-а, – медленно протянул Калугин, прищурив глаза, имитируя мудрого Каа из советского мультфильма «Маугли».
Я рассмеялся, понимая, что запал серьезности у Калугина исчерпан чуть ли не на год вперед, и продолжать беседу в том же духе бессмысленно. Оставив на потом тревоги и их причины, мы заказали еще напитков, и разговор, как часто бывает, плавно свалился в омут профессиональной деятельности.
Домой я вернулся, как и собирался, за час до намеченного времени. Принял душ, немного укоротил щетину электробритвой и, надев новые джинсы и футболку, уселся перед телевизором в ожидании знакомого «агу». На экране разыгрывалась комическая сцена из сериала «Друзья». Когда-то мне пришлось практиковать произношение, смотря его без перевода, с мелкими субтитрами внизу экрана. Увлекшись сериалом, я потерял счет времени, и, когда телефон издал «агу», часы показывали половину одиннадцатого.
«Выходим через 10 мин. Жду у дороги)))».
Десять минут так десять минут. Я выключил телевизор и, поднявшись в спальню, посмотрел в соседнее окно. Хотел ли я еще раз заглянуть в приоткрытую дверцу ее личной жизни? Скорее всего, да, и на этот раз упреки внутреннего голоса слышались словно в отдалении. Я поднимался, чтобы увидеть женщину, которая мне нравится. Вопреки ожиданиям свет в спальне Алисы не горел. Я бросил виноватый взгляд на фотоаппарат, который с немым укором смотрел на меня прикрытым пластиковой заглушкой объективом, и спустился вниз.
Алиса вышла из дома через двадцать минут.
– Ну, прости, – с улыбкой попросила извинения она.
Мы сели на заднее сиденье подъехавшего такси. Машина тронулась вдоль по улице, а я какое-то время сидел молча, стараясь не смотреть на возню Алисы в маленькой белой сумочке. Впервые я видел ее такой, одетой «для выхода в свет». Меня поразило полное отсутствие косметики, по крайней мере, я ничего такого не заметил, даже губы оставались естественного молочно-розового цвета.
На ней была белая блузка с вырезом и двумя шнурочками, которые можно было завязать, придав блузке почти официальный и деловой вид. Слегка прозрачная ткань позволяла разглядеть очертания классического бюстгальтера с закрытыми чашечками, отчего мне показалось, что в этой одежде она могла бы с таким же успехом пойти на прием к врачу или на ответственную работу в самую престижную школу Пасадены. Ножки скрывались под плотными темно-синими джинсами, одновременно и подчеркивающими округлость ягодиц, правильную форму ног…
Но более всего меня захватил не внешний вид Алисы, а запах, который тут же заполнил пространство салона. Это были не столько духи, сколько весь букет, начиная от мыла и шампуня и заканчивая неизвестными кремами, несомненно присутствующими на коже. Больше всего этот букет напоминал что-то дурманящее и расслабляющее. Тут был и сладкий аромат молочного шоколада, и запах фруктов, но не кисловатый, как это встречается в дешевых духах, а теплый и более мягкий.
Я сидел не шевелясь, вдыхая и выдыхая, стараясь запомнить то, что чувствую в этот момент. А чувствовал я радость. Просто радость от того, что нахожусь рядом с женщиной, которая мне очень нравится. По спине и шее бежали мурашки, а когда она заговорила своим тихим голосом, слегка смягчая согласные, я буквально оказался под воздействием ее обворожительного гипноза.
– Как неделя? – тихо спросила она, закончив возиться с сумкой и откинувшись назад.
Я ответил не сразу, не желая, чтобы охватившая меня приятная до невозможности оторопь прошла. Я ожидал, что она спросит еще что-нибудь, тем самым продлевая это ощущение. После дней, которые я провел, не слыша ее голоса, он казался мне особенно приятным, откликаясь в сознании странными и незнакомыми вибрациями.
– Как обычно, – наконец ответил я. – Студенты, работа, дом.
– Ты еще преподаешь? – Она почему-то удивилась этому.
– Да, в Калтехе, на кафедре физики.
– Ничего себе-себе, – задумчиво проговорила Алиса, вставив, видимо, привычную для нее фразу.
– Хорошая работа, которая позволяет казаться умнее, чем та сотня студентов, что приходит на лекции, – театрально торжественно изрек я, стараясь выдать это за шутку.
– Учтем. – Она зачем-то погрозила пальцем, словно собиралась разгадывать с моей помощью сканворды. – Что еще интересненького расскажешь?
– Не знаю, – пожал я плечами.
– Как баня? – поинтересовалась Алиса.
– На следующей неделе должны привезти материалы для отделки и печь, так что скоро торжественное открытие.
– Супер! Пригласишь?
– Конечно, нет проблем.
Такси тем временем выехало из Пасадены и поехало на север, в сторону бульвара Санта-Моники.
– Куда едем? – спросил я.
– «Авалон», клуб в Голливуде, – ответила Алиса, – хорошее место, чтобы потрясти задницей.
Я усмехнулся. С ее задницей дело обстояло очень даже неплохо. Как ни странно, в Голливуде я был лишь раз и помнил только, что он раскинулся между 101-м и 170-м шоссе, образующими почти равнобедренный треугольник с бульваром Санта-Моники.