Игра Люцифера
Шрифт:
О да! «Поправки Керри»! Этот человек пришел в зал заседаний, чтобы поговорить про себя и, возможно, убедиться в том, что все под должным контролем. Это может показаться невероятным, но, закончив свою речь, он вежливо спросил O'Коннора и Шульмана, почему министерству юстиции и налоговой службе так и не удалось в свое время поймать международных банковских жуликов! Он что, серьезно?
Постепенно у Керри кончился бензин. Он пришел, переключил на себя все внимание, сыграл в Бэтмена, спасающего мир, а затем ушел. Тогда сенатор Левин попросил своих сотрудников представить собравшимся запись интервью с информатором из LGT, который теперь жил под вымышленным именем в условиях
— Господи! Если это смотрят его новые соседи, они сразу же узнают его!
Я был рад, что не пошел на сделку на условиях анонимного предоставления информации. Я бы не доверил министерству юстиции даже охрану своей кошки, если бы она у меня была.
Затем Левин вытащил на сцену пару американцев, обвиненных в наличии у них секретных счетов в LGT. Оба они отказались отвечать на любые вопросы, сославшись на свои конституционные права, дарованные Пятой поправкой. Но если Комитет уже знал, что они не собираются сотрудничать, зачем было выводить их на публику? Все это делалось ради шоу «Смотрите, какие мы страшные!».
Наконец сенатор Левин пригласил на свидетельское место Мартина Лихти и его адвоката. Странная волна облегчения разлилась по моему телу. Наконец-то кто-то решил публично разорвать одного из высокомерных менеджеров UBS на крошечные кусочки, заставить его заплатить за международные мошеннические действия и обеспечить возврат денег налогоплательщиков США. Лихти, облаченный в простой серый костюм, выглядел немного бледным, хотя и провел кучу времени у бассейна в пятизвездочном отеле в Майами. Он встал, его привели к присяге, затем он снова сел и…
Пятая поправка!
— Господин председатель, по совету моего адвоката я хотел бы воспользоваться правом, данным Пятой поправкой к Конституции США, и, со всем уважением к вам, отказаться отвечать на ваши вопросы.
Какого хрена? Лихти не собирался сотрудничать? Он не захотел говорить? Министерство юстиции четыре месяца держало его в роскошном гостиничном номере и за это время вполне могло вытащить из него все секреты и привести его сюда, на суд почтенных законодателей, как подарок на день рождения. Уже потом мы узнали, что, для того чтобы Лихти запел как птичка в ответ на вопросы Левина, министерство юстиции заключило с ним секретное соглашение об отказе от судебного преследования за две недели до слушаний в Конгрессе (документ 4). По этому соглашению Лихти должен был сотрудничать и отвечать на все вопросы, которые ему задавало правительство, — это было условием, при котором он мог избежать преследования. Все просто, не так ли?
Но знаете, что? Левин и Комитет не знали об этом секретном договоре с министерством юстиции. Лихти высокомерно сослался на Пятую поправку, а Левин просто пожал плечами и отказался допрашивать его как несговорчивого свидетеля! Кевин O'Коннор не проронил ни слова протеста. Кевин Даунинг, сидевший за своим боссом, даже не дрогнул. Они оба знали, что у них есть письменное обещание Лихти говорить, однако, когда тот отказался, никто из министерства юстиции и глазом не моргнул!
Я оцепенело сидел, картинка расплывалась у меня перед глазами. UBS разрешил выступить единственному свидетелю, только что принятому на работу финансовому директору Марку Брэнсону. Тот лез из кожи вон, утверждая, что банк не знал, какие ужасные вещи в нем творятся, что в будущем ничего подобного не случится и что,
— Я пришел сюда, чтобы максимально четко дать вам понять, что UBS сожалеет о любых проблемах с соответствием законам, которые могли возникнуть в его работе.
«Проблемах»? «Могли возникнуть»?
Затем Брэнсон признал истинность каждого листа свидетельств, предоставленных мной, однако заявил, что руководство UBS ничего об этом не знало и было искренне «потрясено» новостями!
Когда его попросили объяснить суть одного из приложений к материалам, а именно предоставленной мной инструкции UBS по противодействию слежке, он заявил (под присягой!) что в соответствии со швейцарским законодательством это было связано исключительно с сохранением анонимности владельцев счетов. Сенатор Коулмен задал ему вопрос:
— Раз уж у UBS имеется свыше 30 000 сотрудников в UBS Americas, то кто в отделениях банка в США был осведомлен о незаконных действиях?
— Я совершенно не представляю себе, кто в Соединенных Штатах мог бы об этом знать.
Господи Иисусе! Я сразу же вспомнил вечеринки на Лонг-Айленде и острове Фишер с Рихардом Цигелашем, исполнительным директором компании UBS International, работавшей в Нью-Йорке. Мартин Лихти направил меня прямо к нему, чтобы привлечь к нам еще больше богатых американских клиентов и посоветовать им размещать свои активы в Швейцарии. Цигелаш много общался с богатейшими людьми страны. И именно он без особой огласки знакомил меня с некоторыми из них. Никто в Соединенных Штатах ничего не знал?
Я понял, что в ходе публичных слушаний ничего интересного не произойдет. Брэнсон был там только для того, чтобы сыграть роль мальчика для битья и козла отпущения для Сената. Все это было просто политической показухой.
— Голосуйте за нас! Видите, как упорно мы трудимся в ваших интересах?
Левин завершил слушания, пообещав, что американские законодатели раскопают эту кучу до основания, и ударил молотком по столу. Через неделю комитет Левина провел еще одно изнурительное заседание, также транслировавшееся на канале C-SPAN. Я посмотрел его, но ничего не изменилось. UBS пообещал добросовестно отнестись к просьбе выдать имена 19 000 американских держателей счетов. Сенаторы сказали им большое спасибо, а я сказал:
— Вы наивные идиоты. Чтобы парни из UBS выдали вам хотя бы одно имя, надо угрожать отрезать им яйца бензопилой.
Я никак не мог взять в толк, почему они позволили Лихти соскочить с крючка. Я подумал, что O'Коннор и Даунинг просто не хотели вставать во весь рост в священных стенах Конгресса и на публике вопить: «Мы протестуем! Заставьте его говорить или давайте бросим его в тюрьму!»
Но они все еще держали его под стражей в Майами, и теперь они должны были наброситься на него так же, как на меня. И как минимум, если бы меня посадили, то и он должен был бы отправиться в тюрьму. Мы могли бы оказаться соседями по камере, и я смеялся бы ему в лицо каждый день, пока мы штамповали бы номера для автомобилей.