Игра на опережение
Шрифт:
— Люблю наблюдать, как она это делает… — вздохнул он. — Нимфа…
— У меня к вам просьба, — строго сказал Колобов. — Приглашайте меня либо после ваших парикмахерских процедур, либо до них. И вообще, я бы проверил ее лояльность.
— Не об этом сейчас речь… — нахмурился Забельский. — Я заметил: ты готов всех подозревать, к кому я привязан.
— К вам привязываются, да так, что не отвяжешь… — уточнил «серый кардинал».
— Потом обсудим. Я так и не понял: Агеев, он что, перестал на меня работать?
— Наоборот, — пожал плечами Колобов. — Он меня уже замучил потоками информации о Корецком.
— Почему тогда я ее не вижу, а ты мне ничего не сообщаешь? — отвлекся от лицезрения бассейна, с плавающей в нем нимфой Забельский.
— Я вам ее не показываю. Явная дезинформация, мы уже проверяли.
— А зачем тогда о нем упоминать? — рассеянно спросил Григорий Иванович, снова повернувшись к окну.
— Надо решать, что с ним делать. Если ему не платить, он наконец сообразит, что мы все поняли. Информацию-то я у него по-прежнему беру, чтобы раньше времени не спугнуть, но дальше что?
— А что мы поняли? — пожал плечами Забельский. — И что мы знаем или не знаем? Он работает на двух хозяев, ну и что? Сейчас все работают на двух работах. Я, как всегда, не говорю о присутствующих.
— Боюсь, он сейчас работает только на одного Корецкого.
— Да нет, он не такой дурак…
— Он — полный дурак, — поправил Колобов, неожиданно повысив голос. — И напыщенный болван.
— В тебе, Федя, сейчас говорит злоба, — погрозил ему пальцем Григорий Иванович. — А это нехорошо. Все-таки он твой бывший подчиненный, про которого ты любишь вспоминать только одно: как ты посылал его за водкой. Но теперь он сел на твое место. Обидно, я понимаю. У меня точно такая же история с Анисимовым. Еще недавно он мне в рот смотрел, ходил за мной, по ночам звонил, во всем советовался… А где благодарность? Меня сняли по делу: я смешивал государственную службу с частным бизнесом. А как мне снять его? Или тот же Корецкий. Когда я был в правительстве, он у меня государственные ссуды на коленях вымаливал. И я ему давал. И за то поплатился. А сейчас он нос воротит и хочет увести «Телекоминвест» у меня из-под носа. Это-то и обидно. И между нами говоря, твой Агеев и здесь метил на твое место, хотел второй раз тебя подсидеть. Или ты этого не знал?
— Догадывался… — неопределенно сказал Колобов. — И что?
— Черт знает что он мне про тебя наплел. Сейчас уже не вспомню. И в этом ты прав, когда он осознал, что ни о какой замене не может быть и речи, он сразу перекинулся к Илье… Словом, мне нужно подумать. Дай мне эти материалы, что он передал, и через пару дней я тебе скажу, как мы с ним поступим. Что у тебя еще?
— По поводу «Телекоминвеста», вы правы, на последнем заседании правительства решено, что курировать акционирование холдинга будет Петр Анисимов.
— Все-таки он… — Забельский озабоченно посмотрел на часы. — Надо отдать должное дальновидности Ильи Михайловича. Сначала будто ненароком познакомил перспективного и подающего большие надежды экономиста, кандидата в вице-премьеры со своей неотразимой племянницей Оленькой Замятиной, установил за ними слежку и, как завершающий аккорд, пробил его на должность председателя комиссии по акционированию самого лакомого холдинга в России. И небось думает, что он у него уже кармане. Ну да ладно, еще не вечер. Да, чтобы не терять время. Набери мне телефон Любезнова, а то от него ни слуху ни духу. Что он там телится, в самом-то деле…
Любезнов услышал трель звонка, находясь в служебной машине, когда направлялся на прием к вице-премьеру правительства Петру Анисимову.
— Леня, какие трудности? — услышал он характерную хрипотцу Григория Ивановича. — Как там у нас с Анисимовым?
— С утра ничего такого с ним не случилось, — ответил Любезнов. — Вот как раз через полчаса смогу в этом удостовериться…
— Ты сейчас у него в приемной?
— Нет, я как раз к нему еду, — ответил редактор «Свежих новостей». — Он все время был занят, и я никак не мог записаться к нему на прием. Извини, Гриша, я за рулем и потому не могу долго разговаривать по телефону. — Он подмигнул водителю, встретившись с ним взглядом в зеркальце заднего обзора.
— Ты прав, Леня, не мне тебя учить, как разговаривать с такими людьми, — согласился Григорий Иванович. — Позвони мне сразу, как только освободишься. Странно… — Забельский прошелся по кабинету. — Странно он со мной разговаривал. Федя, не сочти за труд выяснить одну деталь. Леня сказал мне, что он не может разговаривать по мобильному, поскольку за рулем.
— И что тут особенного? — не понял Колобов.
— Знаешь, мне показалось, что он просто не желает. С чего бы?
— Может быть, он уже настроился на предстоящий разговор и потому решил, что ему только повредят ваши инструкции и наставления?
— Допустим… — согласился Григорий Иванович. — Мелочь, конечно, но все равно не люблю, когда врут! Особенно в мелочах. Жить рядом с таким человеком, быть с ним соседями… Ну ты понимаешь, о чем я. Поэтому я тебя прошу: сейчас его машина подъедет к Белому дому, ее марку и номер твои ребята знают, верно? Пусть свяжутся со своими коллегами, что там дежурят. И посмотрят, есть там водитель или Леня действительно вел ее сам.
Колобов позвонил боссу от себя через пятнадцать минут:
— Вы правы, как всегда. Машина редакционная, ее вел его постоянный водитель. Так что выводы делайте сами, Григорий Иванович.
— Уже сделал, — пробормотал Забельский. — Когда человек врет по мелочам… Ладно, посмотрим.
18
Любезнова проводили в кабинет вице-премьера, где Анисимов встал ему навстречу, протянув руку для рукопожатия.
— Добрый день, Леонид Анатольевич, присаживайтесь…
— Здравствуйте, Петр Сергеевич, извините, если отнимаю время.
— Что делать, о проблемах СМИ нам надо постоянно напоминать… — развел руками вице-премьер. — Хотя, признаться, я не совсем понял из нашего телефонного разговора, чем я-то могу помочь вашему изданию, которое я всегда и с удовольствием читаю? Профиль ведь не мой. Или в Минпечати вам в чем-то было отказано?
Любезнов глубоко вздохнул и с сожалением посмотрел на Анисимова. Неужели этот обаятельный, доброжелательный умница не догадывается и до сих пор не понимает либо не желает понимать, что, согласившись на этот пост после смещения Забельского, он приобрел себе могущественного врага? И теперь у всех на виду их отношения? Каждый его шаг, каждый его поступок, жест и слово могут, как в той ритуальной полицейской формуле, быть обращены против него?