Игра Нептуна
Шрифт:
– Какой ил? – спросил он.
– Обнаженная правда, которую человек осмеливается высказать, только замаскировав ее под сказку.
Заколдованные замки, старинные наряды, привидения и ослы, какающие золотом. – Мордан веселился. Он бросил стаканчик в урну. – Главное – не ошибиться в расшифровке и как следует прицелиться.
– Рассердить его, выгнать из тайника, вытащить на свет божий первородный грех. Это легче сказать, чем сделать.
– Вы прочитали мой отчет о квебекской стажировке?
– Прочитал и подписал. Я бы поклялся, что вы
– Да. Бельчонок.
– Кто вам сказал?
– Эсталер. Это его больше всего потрясло. Доброволец или рекрут?
– Эсталер?
– Нет, бельчонок.
– Доброволец. Он влюбился в платиновую блондинку, и это мешает его работе.
– Кто, Эсталер?
– Нет, бельчонок.
Адамберг вернулся за свой стол. Мысли его были заняты идеями Мордана. Очистить шкафы, выгнать, загнать в угол, спровоцировать. Рассердить мертвеца. Определить первородный грех с помощью лазера. Все вычистить, все выбросить. Масштабное дело, такое по плечу только мифологическому герою, сам он вот уже четырнадцать лет не может преуспеть. У него нет ни верного коня, ни шпаги, ни доспехов.
Ни времени. Он взялся за вторую стопку дел. Такое рвение оправдывает оттягивание разговора с Дангларом. Адамберг спрашивал себя, как поступить в данной ситуации. Капитан извинился, но холодок в отношениях остался. Под влиянием смутной ностальгии Адамберг послушал утром прогноз погоды по всему миру. Температура в Оттаве колебалась между – 8° днем и -12° ночью. Потепления не ожидалось.
На следующий день комиссар снова вернулся к непросмотренным папкам. Он ощущал легкую дрожь, как будто какое-то насекомое забралось внутрь и жужжало между плечами и животом. Знакомое чувство. Непохожее на приступы боли, нападавшие на него после внезапного появления судьи. Маленькая тварь жужжала и билась внутри, раздражая и привлекая к себе внимание. Он то и дело доставал карточку, на которой записал предложенные Морданом способы рассердить приведение, и пробегал ее тухлым взглядом, как сказал бы бармен из «Шлюза».
Около пяти легкая головная боль выпихнула его к кофейному автомату. «Так, – сказал себе Адамберг, – я держу насекомое за крылышки». Пьянка в ночь на 26 октября. Жужжала не сама пьянка, а те чертовы два с половиной часа амнезии. Вопрос возвращался, не давая ему покоя. Что он делал все это время на тропе? И почему его так беспокоит крошечный утерянный кусочек жизни? Он отнес это недостающее звено на счет подорванной алкоголем памяти. Но разум его не успокоился, звено то и дело спрыгивало с полочки и будоражило его.
«Почему?» – спрашивал себя Адамберг, размешивая сахар в кофе. Неужели он так завелся из-за этого провала в памяти, потому что его не устраивает простое объяснение – «напился и забыл»? Или его беспокоит то, что он мог говорить или делать в те стершиеся из памяти два часа? Почему? Тревога казалась ему такой же абсурдной, как беспокойство из-за слов, произнесенных во сне. Что еще он мог делать, если не шататься
От забытых двух часов у него осталась не картинка, но ощущение. Он наконец сформулировал его: насилие. Может, так он воспринял удар ветки? Но с чего бы ему злиться на ветку – она-то не пила?
Этот враг был пассивным и трезвым. Можно ли сказать, что ветка осуществила над ним насилие? Или он над ней?
Он не пошел к себе, а присел на угол стола Данглара и бросил смятый стаканчик в урну.
– Данглар, у меня внутри поселилось насекомое.
– Да? – Данглар осторожничал, не зная, чего ждать.
– То воскресенье, двадцать шестого октября, – медленно продолжил Адамберг, – помните тот вечер, комиссар, когда вы обозвали меня законченным кретином?
Капитан кивнул: он был готов к столкновению. Похоже, Адамберг собрался вывалить ему на голову мешок с дерьмом, как говорили в ККЖ, и очень тяжелый мешок. Но разговор принял совсем другой оборот. Комиссар, как обычно, застал его врасплох.
– В тот вечер я наткнулся на ветку на тропе. Удар был резким и сильным. Вы это знаете.
Данглар снова кивнул. Синяк на лбу, намазанный желтым снадобьем Жинетты, был все еще хорошо заметен.
– Но вы не знаете, что после нашего разговора я пошел прямо в «Шлюз» с намерением напиться. Чем старательно и занимался, пока крепыш бармен не выкинул меня на улицу. Я достал его рассказами о бабушке.
Данглар в очередной раз кивнул, не понимая, к чему ведет Адамберг.
– Выйдя на тропу, я шатался от дерева к дереву, вот и не смог увернуться от ветки.
– Понимаю.
– Не знаете вы и того, что столкновение произошло в одиннадцать вечера, не позднее. Я прошел около половины пути, возможно, был недалеко от делянки. Там, где выращивают маленькие клены.
– Ясно, – сказал Данглар, ни за что на свете не потащившийся бы по этой дикой и грязной тропинке.
– Очнувшись, я дотащился до здания. Сказал охраннику, что произошла потасовка между полицейскими и бандитами.
– Что вас смущает? Пьянка?
Адамберг медленно покачал головой.
– Вам не известно, что между веткой и пробуждением прошло два с половиной часа. Охранник сказал мне время. Два с половиной часа на дорогу, которую при нормальных обстоятельствах я одолел бы за полчаса.
– Так, – бесцветным голосом произнес Данглар. – Маршрут оказался непростым.
Адамберг наклонился к нему.
– И я ничего об этом не помню, – отчеканил он. – Ничего. Ни картинки, ни звука. Два с половиной часа на тропе, и я о них ничего не знаю. Абсолютный пробел. А ведь было минус двенадцать. Я не мог оставаться без сознания два часа, я бы замерз.
– Шок, – предположил Данглар. – Ветка.
– Травмы черепа не было. Жинетта проверяла.
– Алкоголь? – мягко предположил капитан.