Игра по системе
Шрифт:
— Например?
— Ну, например, Леха-маленький, он же, как мне удалось выяснить, Леонид Иванович Кунич, двадцатитрехлетний балбес без определенных занятий, бывший кандидат в мастера по боксу. Дисквалифицирован за драку. Неоднократно привлекался к административной ответственности за игру в наперсток. — Чуть помедлив, Андрей, с напускным смущением поглядывая на шефа, добавил: — Кажется, я вывихнул ему руку.
Ломазов раздраженно раздавил окурок в пепельнице.
— Браво! Решил пополнить оперативную сводку происшествий?
— Ким Игнатьич, да я ни сном ни духом! — прижав ладони к груди, энергично запротестовал Андрей. — Сидел себе за стойкой, калякал с соседом, разглядывал посетителей. Особенно приглянулась мне одна компашечка завсегдатаев, да только я им, видать, чем-то не понравился.
— Вот! В этом все дело! Вот чем заканчиваются несанкционированные и непродуманные действия!.. — Начальник управления назидательно помахал пальцем в воздухе. — Они догадались, кто ты?
— Не думаю, — усмехнулся капитан. — Скорее, приняли меня за залетного фрайера, эдакого ловеласа и искателя приключений. Пришлось оправдать их надежды и доиграть свою роль.
— Я всегда говорил, что твое истинное призвание — подмостки сцены. — Полковник продолжал начальственно хмуриться, но голос его подобрел. — Однако, вернемся к нашим сливкам общества.
— Точнее, к слиткам общества, — ввернул Андрей. — Следующий на очереди — некто Золотой, молодящийся блондин, пытающийся компенсировать дефекты поредевшей прически ослепительной золотозубой улыбкой. Личность Золотого мне пока установить не удалось.
— Примерно сорока лет, среднего роста, над выпуклыми надбровными дугами крупные залысины. Верно? — неожиданно спросил Ломазов.
— Он самый, — оторопело подтвердил Кондрашов.
— Так это, милый мой, Эдвин Юрьевич Донсков, собственной персоной. Фигура довольно примечательная во всех отношениях. Лет десять назад работал в паре с покойным Енотом. Аферист, кукольник, ломщик чеков. Гастролировал в Москве, Риге, Вильнюсе. В последнее время как-то в тени. Между прочим, весьма неравнодушен к слабому полу.
— Рядом с Золотым за столиком сидела представительница прекрасной половины человечества, — оживился капитан. — Правда, не знаю, насколько подходит к ней столь звучный эпитет. Глядя на эту «представительницу», невольно вспоминается такой анахронизм, как «красный фонарь».
— Что тебе о ней известно? — прищурился полковник.
— Абсолютно ничего.
— Нельзя судить о человеке априори. Личные симпатии и антипатии — это очки, сильно искажающие действительность. — Налив полстакана минеральной воды, Ким Игнатьевич сделал несколько глотков. — Впрочем, в данном случае я полагаюсь на тебя.
Особого удовольствия от такой оценки своего жизненного опыта капитан не испытал. Слегка смутившись, он обескураженно посмотрел на шефа, но тот, поставив на стол стакан, молча ждал продолжения доклада.
— Кроме Золотого и Лехи-маленького компанию составляли еще двое мужчин, — постарался замять щекотливую тему Андрей. — Один из них сидел вполоборота ко мне и видел я его мельком, зато другого разглядел хорошо. Невысокий, сутулый, гладко прилизанные темные волосы с проседью, заостренный нос. При ходьбе немного прихрамывает. Собственно, он и спровоцировал инцидент.
— Знакомые все лица, — удовлетворенно хмыкнул Ломазов. — Поздравляю! Ты набрел на целую плантацию человеческих сорняков.
— Вы и этого знаете?
— Виктор Степанович Гейко, он же Гнус, он же Шлеп-нога. Колоритнейший субъект. Мне как-то попала в руки его визитная карточка. Я не шучу! Так там, не поверишь, черным по белому было написано: «специалист глубинного бурения».
— Нефтяник? — удивился капитан.
— Картежник! Бура, стос, рамс, все эти терцы-деберцы. С расстояния в десять шагов читает карту по рубашке. А колоду тасует — Акопян позавидует! Одно время пытался мутить воду на ипподроме, делал заезды, но после того, как наездники несколько раз «прокатили» его на вороных, оставил это занятие как хлопотное и бесприбыльное.
— И нельзя привлечь?
— Пробовали. Если мне не изменяет память, раза четыре ему пытались инкриминировать мошенничество, но доказать что-либо чертовски трудно, а официальных жалоб от потерпевших на него не поступало. Видать, одного поля ягоды, — с сарказмом произнес полковник.
— Но ведь он наверняка нигде не работает, — неуверенно продолжал настаивать Кондрашов.
— Ну и что? У него вторая группа инвалидности. А в быту такой тихоня и скромник — любо-дорого! Соседке сумку с продуктами на этаж поднесет, во дворе за малышом приглядит. — Ломазов раздраженно потер виски. — К сожалению, несовершенство законов дает возможность таким вот хамелеонам-гнусам безбедно паразитировать. Но это, увы, за рамками нашей компетенции.
— Ким Игнатьевич, а кличка Герольл вам ни о чем не говорит? — спросил Андрей.
— Герольд?.. Нет, не припоминаю. А что?
— Похоже, этот тип приударяет за достопочтенной Диной Кондратьевной.
— Поручи кому-нибудь из ребят порыться в картотеке.
— Уже сделано. Никаких следов.
— А расспросить гражданку Щербакову мы не можем себе позволить, — продолжил за капитана Ломазов. — Кстати, ты уверен, что не насторожил официантку?
— Даже если она и всполошилась, то это нам только на руку.
— То есть?
— Преступники в цейтноте. Им ничего не известно о степени нашей осведомленности, поэтому малейший намек на опасность заставит их нервничать и спешить.
— Психологический пресс?
— Совершенно верно. И в связи с этим у меня имеется одно соображение. Вместо традиционного сбора информации о подозреваемой и круге ее знакомых предлагаю установить постоянное наблюдение за центральным Сбербанком.