Игра под названием Жизнь
Шрифт:
В большинстве случаев мы не понимаем, откуда исходит это призрачное и светлое ностальгическое чувство, не отдаем себе отчета в том, что оно – отголосок воспоминаний младенческого, а то и внутриутробного периода, когда наше «я» еще не было сформировано, а не осознающий своей индивидуальности ребенок являлся составной частью Вселенной, представленной его матерью.
Взрослея, ребенок утрачивает свой рай. Он начинает отделять себя от матери и остального мира, осознавать свое «я» и свои собственные потребности, которые уже не удовлетворяются в полной мере, так как это было в утробе матери или в раннем младенчестве. Происходит своеобразное «изгнание из рая» в чужой, непонятный, непредсказуемый мир, к которому ребенок по мере
На чувстве-воспоминании о «потерянном рае» основывается наша потребность в безусловной любви, дающей всеохватывающее чувство безопасности. На нем же частично основываются религиозная вера, потребность в некой мистической «свободе», достижении нирваны или «слиянии с Абсолютом».
Оказавшись перемещенными из рая в ад, из блаженства материнского чрева во внешний мир, мы утратили ощущение стабильности, защищенности и покоя. Вполне понятно, что нам хочется отыскать в непредсказуемо изменчивой действительности нечто неизменное и надежное, определенную «точку опоры» – что-то, во что можно было бы беззаветно верить, на что можно было бы полагаться.
Кто-то ищет человека, который бы понял и принял его целиком и полностью, любил бы его «таким, какой он есть», кто-то пытается отыскать опору в религии, философии, науке или искусстве.
Иллюзия «обретения потерянного рая» нередко возникает в период влюбленности. Связь между чувством влюбленности и воспоминаниями о младенческой связи с матерью ясно просматривается в процитированном ниже отрывке из романа Артуро Переса-Реверте «Дело чести».
– По-моему, я в тебя влюбилась, – сказала она, не отрывая взгляда от моря.
– Да ладно тебе, – пробормотал я – нужно же было сказать что-нибудь.
Но у меня пересохло во рту, и мне хотелось заплакать, прижаться лицом к ее теплой шее и забыть обо всем, даже о собственной тени. Я подумал, какой была моя жизнь вот до этой самой минуты.
…
«Распроклятая жизнь и распроклятое одиночество», – подумал я. И снова почувствовал то, от чего у меня внутри будто все размякло, как в детстве, когда мать целует тебя, и тебе так хорошо и уютно, и не подозреваешь, что это всего лишь передышка перед тем, как станет холодно и страшно.
– Иди-ка сюда.
Я просунул правую руку, все еще перевязанную ее платком, под затылок девочке и привлек ее к себе.
Она казалась такой маленькой, такой хрупкой, и от нее по-прежнему пахло, как от крохотного ребенка, только что проснувшегося в своей кроватке. Я уже говорил: мужик я неученый и плохо разбираюсь в чувствах, но тут понял, что вот этот запах – или воспоминание о нем, которое вдруг вернулось ко мне, – и есть моя родина и моя память. Единственное место на свете, куда я хочу вернуться и где хочу остаться навсегда.
Теперь посмотрим, как индийская религия определяют нирвану.
Нирвана – это высшее состояние сознания, состояние невыразимого покоя, вне пространства и времени, вне непостоянства эмпирического бытия, вне паутины желаний, вне бесконечного круга перерождений; отсутствие иллюзий, избавление от всех страстей, от всего преходящего, состояние подлинной свободы и погруженности в космическое сознание.
Не правда ли, описание вполне подходит к состоянию, которое испытывает ребенок в чреве матери?
Подсознательная потребность в оберегающем и защищающем родителе также становится источником веры в бога. Каким является этот таящийся в подсознании родитель? Согласно воспоминаниям о «потерянном рае», он всемогущ, несказанно к нам добр и милостив, он принимает нас такими, какие мы есть, он дарует нам защиту, ощущение стабильности, покоя и блаженства. Вам ничего не напоминает это описание?
Неудивительно, что чувство религиозного экстаза и безграничной любви к Богу, растворения в нем и исходящей от него благодати является полным аналогом младенческого чувства единения с матерью.
То, что в детстве мы, сами того не понимая, на подсознательном уровне расценили как «изгнание из рая», породило в нас чувство тревоги и беззащитности, заставляющее нас мучительно искать способ «возвращения в рай» – через любовь, религию, философию или мистические переживания.
В процессе поиска «синей птицы» – «потерянного рая» – мы периодически разочаровываемся и отчаиваемся. Мир оказывается «не таким, как должен быть», «любовь обманывает», а привычные представления рушатся под напором изменяющейся действительности. Эти разочарования не удивительны – ведь мы не понимаем до конца, что мы в действительности ищем, и что мы в итоге хотим получить. Невозможно найти то, что не существует, Невозможно получить то, чего нет. Невозможно вернуться в чрево матери и обрести абсолютную удовлетворенность и защищенность, без желаний, страданий, страха смерти, болезненных воспоминаний прошлого и тревоги о будущем.
Занимаясь поиском того, чего нет, пытаясь смягчить свою тревогу действиями, не приводящими в итоге к желаемому результату, человек перестает замечать то, что является для него действительно важным, то, что может дать ему реальные радость и счастье. Он забывает о том, что мы – это наше восприятие. Ад и рай в действительности не существуют. Это лишь способы ощущать себя и окружающий мир. Для того, кто научится жить в гармонии с миром, принимать мир таким, какой он есть, и адекватно в нем действовать, окружающий мир станет тем самым домом, тем самым «потерянным раем», к возвращению в который человек подсознательно стремится.
Когда я была еще ребенком, мой отец, мастер спорта по альпинизму, каждое лето увозил меня в горы на Кавказ.
Альпинисты научили меня воспринимать горы как живое существо, могучее и прекрасное. Я узнала, что горы благосклонны к тем, кто соблюдает определенные правила, и наказывают тех, кто эти правила нарушают. Я училась правильно ходить, правильно лазить по скалам и, главное, правильно себя чувствовать – ощущать с горами неразрывную связь. Горы стали для меня живым существом, с которым я общалась на каком-то особом внутреннем уровне. Иногда это общение настолько захватывало меня, что у меня возникало чувство «воспоминания о потерянном рае», хотя, конечно, в то время я этого не понимала. Бывали моменты, когда я ощущала присутствие гор кожей, всем телом, буквально всем своим существом. Я чувствовала, что горы поддержат меня и помогут мне, если я буду вести себя так, как это необходимо, и не ошибусь, рассчитывая свои силы.
Каждое лето в горах гибли альпинисты. Ощущение того, что горы не шутят, что в самом неожиданном месте тебя может подстерегать опасность, обостряли ощущения, но, возможно, из-за детского возраста я никогда не чувствовала страха, лишь вела себя более осторожно, тщательно соблюдая технику безопасности.
Потом я стала ездить в геологические экспедиции и узнала людей, которые относились к тайге так же, как альпинисты относятся к горам. Тайга тоже стала для меня живым существом, я научилась соблюдать ее правила и общаться с ней.
Чувство «ощущения мира как собственного дома» в чем-то сродни описанным выше переживаниям «единения с горами или с тайгой». Человек, знающий правила игры и изучивший территорию, на которой эта игра проходит, чувствует себя значительно более уверенным, хотя и знает, что выигрывать всегда невозможно. Он понимает, что бывают обстоятельства и случайности, которые он не может контролировать, но это не беспокоит его. Хороший игрок делает то, что от него зависит, и делает это наилучшим образом. Он не тревожится о будущем и не сожалеет о прошлом, а лишь совершенствует свое мастерство игры, наслаждаясь многообразием мира, который является для него источником всех вещей, его матерью и отцом, его убежищем и его богом.