Игра престолов

Мартин Джордж Р.Р.

— Это Джон Старк. Когда на востоке высадились морские грабители, он прогнал их и построил в Белой гавани замок. Сын его, Рикард Старк, — не отец моего отца, а другой Рикард, — отобрал Перешеек у Болотного короля и женился на его дочери. Теон Старк — вон тот худой, с длинными волосами и узкой бородой. Его прозвали Голодным Волком, потому что он всегда воевал. А вот Брандон — с сонным лицом, — ему дали прозвище Корабельщик, потому что он любил море. Гробница эта пуста. Он поплыл на запад по Закатному морю, но не вернулся. Рядом его сын — Брандон Факельщик; с горя он сжег все корабли своего отца. Вот Родрик

Старк, в поединке отвоевавший Медвежий остров и отдавший его Мормонтам. А вот и Торрхен Старк, Король, Преклонивший колено. Он был последним Королем Севера и стал лордом Винтерфелла после того, как присягнул Эйегону-завоевателю. А вот Криган Старк. Он однажды сразился с принцем Эйемоном, и сам Драконий рыцарь сказал, что никогда не встречал лучшего фехтовальщика. — Ряды заканчивались, и Бран ощутил накатывавшую на него печаль. — А вот мой дед, лорд Рикард, которого обезглавил Безумный король Эйерис. Рядом с ним покоятся его дочь Лианна и сын Брандон. Не я — другой Брандон, брат моего отца. Им не положены изваяния, их удостаиваются только лорды и короли, но отец мой так любил брата и сестру, что приказал изготовить статуи.

— Какая красавица, — сказала Оша.

— Роберт был обручен с ней, но принц Рейегар похитил ее и изнасиловал, — пояснил Бран. — Роберт затеял войну, чтобы вернуть Лианну. Он убил Рейегара возле Трезубца, но Лианна умерла и не досталась ему.

— Скорбная история, — сказала Оша, — но эти зияющие отверстия вселяют в меня больше скорби.

— Эта гробница ждет лорда Эддарда, когда придет его время, — проговорил мейстер Лювин. — Здесь ли в том сне ты видел своего отца, Бран?

— Да, — ответил мальчик. Воспоминание заставило его поежиться. Бран оглядел подземелье. Волосы на его затылке встали дыбом. Неужели он слышал шум? Или это ему почудилось?

Мейстер Лювин с факелом в руке шагнул вперед.

— Ну, видишь, твоего отца здесь нет. И не будет еще много лет. Не надо бояться снов, дитя. — Он протянул руку в темные недра гробницы, словно в пасть какого-то огромного дикого зверя. — Видишь — она пу…

Тьма, зарычав, прыгнула на него.

Сверкнули зеленые глаза и белые зубы на черной, словно могильные недра, шерсти. Мейстер Лювин, вскрикнув, вскинул руки. Факел вылетел из его пальцев, ударившись о каменное лицо Брандона Старка, и упал к ногам изваяния; языки лизали колено. В неровном мечущемся свете можно было видеть, как Лювин борется с лютоволком, молотя рукой по челюстям, стиснувшим его другую руку.

— Лето! — завопил Бран.

И Лето тенью вылетел из сомкнувшейся позади них тьмы. Столкнувшись с Мохнатым Песиком, он сбил его на землю, и оба лютоволка покатились клубком серой и черной шерсти, рыча и кусая друг друга. Тем временем мейстер Лювин поднялся на колени, придерживая окровавленную руку.

Оша посадила Брана спиной к изваянию лорда Рикарда и бросилась на помощь. Отбрасываемые светом упавшего факела громадные — футов в двадцать — тени волков воевали на стенах и на потолке.

— Лохматик, — позвал тонкий голос. Бран поглядел и увидел младшего брата, появившегося из гробницы отца. В последний раз тяпнув Лето, Лохматый Песик вырвался и бросился к Рикону.

— Оставь в покое моего отца, — сказал Рикон. — Оставь его в покое.

— Рикон, — негромко промолвил

Бран, — нашего отца нет здесь.

— Нет, он здесь. Я видел его. — Слезы поблескивали на лице Рикона. — Я видел его прошлой ночью.

— Во сне…

Рикон кивнул:

— Оставьте его. Оставьте. Он вернулся домой, как обещал. Он вернулся домой!

Бран никогда не видел, чтобы мейстер Лювин обнаруживал подобную нерешительность. Кровь капала с его руки; Лохматый Песик разодрал шерстяной рукав и плоть под ним.

— Оша, факел, — приказал он, закусывая губу от боли, и она подобрала факел, не дав огню погаснуть. На каменных ногах его дяди остались следы сажи. — Эта… эта тварь… — продолжил Лювин, — кажется, должна сидеть на цепи.

Рикон погладил влажную от крови морду своего лютоволка.

— Я отпустил его. Он не любит цепей, — и облизнул пальцы.

— Рикон, — сказал Бран. — Хочешь пойти со мной?

— Нет. Мне нравится здесь.

— Здесь темно и холодно.

— Я не боюсь. Я хочу дождаться отца.

— Ты можешь подождать вместе со мной, — сказал Бран. — Будем ждать вместе… ты и я и наши волки. — Оба волка зализывали раны и явно нуждались в осмотре.

— Бран, — твердо сказал мейстер. — Я знаю, что ты хочешь добра, но Лохматый слишком одичал, чтобы оставить его. Я стал третьим, кого он покусал. Если он будет бегать по замку, то рано или поздно кого-нибудь убьет. Истина сурова, этого волка надо посадить на цепь или… — Он умолк.

«…или убить», — договорил в уме Бран и ответил:

— Он создан не для цепей. Мы будем ждать у тебя в башне, все вместе.

— Это невозможно, — сказал мейстер Лювин.

Оша ухмыльнулась:

— Насколько я помню, мальчишка здесь лорд. — Она вернула Лювину факел и вновь подхватила Брана на руки. — Отправляемся в башню мейстера.

— Ты идешь, Рикон?

Брат кивнул.

— Если Лохматик пойдет, — сказал он, обегая Ошу и Брана; мейстеру Лювину, опасливо поглядывавшему на волков, оставалось только последовать за ними.

В обители мейстера Лювина было настолько тесно, что Бран не понимал, как здесь можно что-нибудь найти. На столах и стульях росли кривые башни из книг, ряды закупоренных кувшинов выстроились на полках. Повсюду на мебели посреди лужиц застывшего воска торчали огарки свечей, бронзовая труба с миришскими линзами восседала на треножнике возле двери на террасу, звездные карты свисали со стен, теневые карты лежали между тростинок и бумаг, перьев и бутылочек с чернилами, и на всем оставили свои пятна вороны, устроившиеся среди балок. Под их хриплую перебранку Оша омыла, обработала и перевязала рану мейстера, выполняя отрывистые наставления Лювина.

— Это безрассудство, — говорил седой человечек, пока она промакивала волчьи укусы едкой жидкостью. — Конечно, странно, что вам обоим, мальчики, приснился один и тот же сон, но, если задуматься, это вполне естественно. Вам не хватает лорда-отца, и вы знаете, что он в плену. Страх может воспалить человеческий разум и вселить в него странные мысли. Рикон слишком мал, чтобы понимать…

— Мне уже четыре, — сказал Рикон, разглядывая сквозь трубу с линзами фигуры горгулий из Первой Твердыни. Лютоволки держались в противоположных концах большой комнаты; когда они зализали раны, им бросили по кости.