Игра против всех
Шрифт:
— Хорошо, что вы верите в ее невиновность, — ответил Мазин. — Хохлова нуждается в поддержке. Я, собственно, из-за нее и зашел…
— Ну, это лишнее. Мы полностью доверяем Елене Степановне. А как по существу дела?
— Ничего обнадеживающего сообщить не могу.
Профессор машинально написал на чистом листе бумаги, лежавшем перед ним, толстым синим карандашом: «Хохлова».
— Печально. Но мой вам совет: ищите не в бухгалтерии, хотя это и соблазнительно. Например, Константина Иннокентьевича я знаю по войне. Кристальной души человек.
«Устинов»
— А что вы скажете о Зайцеве?
Филин помолчал, выводя карандашом «Зайцев»:
— Его я знаю меньше…
Вдруг он быстро обвел жирной рамкой первые буквы фамилии — X, У и 3 и рассмеялся, протягивая лист Мазину:
— Икс, игрек, зэт? Вот вам уравнение с тремя неизвестными. Их может оказаться и больше. Надеюсь, вы будете держать нас в курсе поиска? В допустимых пределах, разумеется.
— Я надеюсь на вашу помощь.
— Все, что в наших силах, будет сделано. Мы заинтересованы в истине не меньше вас.
Перед тем как уйти из института, Мазин зашел в отдел кадров и просмотрел книгу пропусков на вынос имущества. И хотя Зайцев, как постоянный работник, мог вынести свой приемник по личному пропуску, оказалось, что он брал и специальный. Это было зафиксировано в записи от 10 августа. Таким образом, подтверждалось все, что Мазин услышал от самого Зайцева: использовать приемник для выноса денег (Мазину пришла в голову и такая мысль) Зайцев или кто-то другой в день хищения не мог.
Возвращался Игорь на работу невеселый. Ничего нового он не узнал. Хохлова имела все возможности взять деньги без помех, Зайцев и Устинов ключей от сейфа не имели, однако видели их, могли держать в руках, снять слепок. Они постоянно находились рядом с сейфом. А другие сотрудники института? Знакомые Хохловой, Устинова и Зайцева, наконец, люди, делавшие ключи… Не икс, игрек, зэт, а целый алфавит!
Мазин вошел в кабинет и начал хмуро стягивать плащ.
— Старик, — влетел Сосновский, — ты здесь? Раздевайся — и к шефу.
— Что еще горит?
— Пьяница со стадиона умер, не приходя в себя!
Сорокапятилетний мужчина, крупный, грузноватый, с короткой стрижкой «ежиком» и энергичным рукопожатием— таким был Петр Данилович Скворцов. А прозвище Дед внедрил он сам. Пришел из роддома, где дочка его родила мальчишку, и сказал весело: «Теперь я дед. Ясно, молодежь?»
Это была его слабость. И Мазина и Сосновского Скворцов считал чересчур молодыми. Возраст Дед измерял жизненным опытом. «Четыре года на фронте, в разведке! Каждый год — что весь ваш университет! — говорил он. — Вот и прикиньте, насколько я старше!» При всей внешней грубоватости Дед был человеком цивилизованным: подчиненных обычно называл на «вы», и вообще работать с ним было можно. В этом сходились и Игорь и Сосновский. Правда, воспринимали они Скворцова по-разному.
— Ну вот, Игорь Николаевич, еще событие! — сказал он. — Тщательно обдуманное убийство.
— Это точно. Убил не новичок. Удар очень квалифицированный, — подтвердил Пустовойтов, сидевший у окна. — Таким ударом снимали немецких часовых. Здесь практика нужна. В городе за последние годы ничего похожего не припоминаю.
— Я тоже, — кивнул Скворцов. — Придется поработать мозгами. Так как ни следов, ни свидетелей нет, путь один: установить личность убитого, потом докопаться до мотивов убийства. Ну, а там немножко останется — найти убийцу.
Все сдержанно улыбнулись.
— Действуйте. Суммируйте факты, намечайте план работы. Но институт не забывать! Ясно?
— Вас понял. Разрешите идти? Пойдемте, Илья Васильевич.
ГЛАВА II
— Так что же нам известно, Илья Васильевич? — спросил Мазин, возвращаясь к себе и открывая форточку.
Пустовойтов полез в карман за папиросами. Полковник категорически запрещал курить в кабинете. Даже завел страшную картинку — череп с папиросой в зубах, а под ним элегическая надпись: «Я мог бы жить еще». Картинку он держал в столе, но показывал каждому, у кого замечал сигарету. Натерпевшийся Пустовойтов с наслаждением затянулся.
— Известно только то, что он умер. Но есть один штришок. Утром в больницу кто-то звонил и спрашивал, жив ли раненый. Сказал, что из милиции. Улавливаете?
— Понимаю. Не было полной уверенности?
— Похоже. Убийца мог видеть, как «скорая» увозила раненого. И теперь нервничает.
— Нужно предупредить врачей, чтобы не говорили о смерти. Пусть интересуется.
Мазин стал сам набирать номер. Но едва соединился с больницей, как лицо его сморщилось.
— Опоздали! Он звонил еще раз и знает, что раненый не приходил в сознание. ПостаралисьГ
— Моя вина, — огорчился капитан. — Нужно было предусмотреть.
— Да, конечно, хотя от этого не легче. Вот что, Илья Васильевич, едемте в больницу, поглядим его вещи.
В машине Пустовойтов сказал:
— Все, кого удалось опросить на стадионе, не заметили ни драки, ни ссоры. Значит, подстерегали.
— Подстерегали в шестидесятитысячной толпе?
— Убийца знал его!
Мазин подумал немного:
— А вам не кажется, что и убитый знал убийцу? Однако не подозревал, что тот собирается убить его. Они могли выходить вместе, а возможно, и сидели вместе на матче.
Пустовойтов затормозил.
Встревоженный врач в очках с толстыми стеклами ждал их. Он виновато моргал совиными глазами и оправдывался, подробно употребляя непонятные медицинские термины.
Мазину было трудно судить, насколько этот человек с полным одутловатым лицом и заметной лысиной повинен в смерти, которая так запутала и без того неясное дело. Он даже сочувствовал врачу. Ему, возможно, попадет, потому что всегда найдутся умники или недоброжелатели и докажут, что раненого можно было спасти, и врач получит какое-то взыскание, которое само по себе-то сущая чепуха, но на такого часто моргающего человека обязательно подействует тяжело, и жену его взволнует, хотя жена совсем уж ни в чем не виновата… Игорь поймал себя на том, что жалеет жену врача, и улыбнулся нелепой мысли.