Игра теней
Шрифт:
— Эй, Тим, дружище, что случилось?
В голосе Фейвала слышалось искреннее беспокойство.
— С чего это ты вдруг разнюнился?
Бриони с досадой смахнула слезы, струившиеся по щекам. И как такая плакса могла надеяться, что ее примут за мальчишку, сердито спросила она себя. Хорошо, что больше не надо никого обманывать.
— Просто… кое-что вспомнилось, — пробормотала она.
Постоялый двор, где они обосновались, назывался «Двуличная женщина», и Бриони не могла отделаться от ощущения, что в этом странном названии есть нечто зловещее. Оно словно намекало на ее собственное положение. Таверна притулилась
На вывеске над дверью таверны была изображена женщина с двумя лицами: одно сияло улыбкой, а другое было искажено гримасой злобы. Хозяин, дородный усатый малый по имени Бедойас, провел актеров через двор с недовольным видом человека, вынужденного размещать в своей спальне скот.
— Вот ваше помещение, — проронил он. — Я уже приказал мальчишке отвести лошадей в конюшню. И помните, без моего разрешения вы не смеете даже гвоздь в стену вбить. Ясно?
— Ясно, радушнейший и любезнейший хозяин, — кивнул Финн. — Если кто-нибудь будет о нас спрашивать, отсылайте его ко мне. Да будет вам известно, меня зовут Теодорос.
Когда хозяин удалился, дабы проводить в комнаты других гостей (в эту зиму их было не слишком много), Бриони помогла товарищам возвести во дворе сцену. На этот раз они соорудили ее с большей основательностью, чем обычно, ведь им предстояло провести здесь не менее десяти дней. Некоторые члены труппы в плотницком ремесле были искуснее, чем в актерском, а Доуэн Бирч, Фейвал и Педдир Мейквелл в прошлом работали в строительных артелях.
Хьюни заявил, что прежде ему тоже доводилось плотничать, однако Финн Теодорос громогласно уличил его во лжи.
— Да как ты смеешь мне не верить, заплывший жиром боров? — возмутился Хьюни.
Он помогал Фейвалу и еще двум актерам скрепить бочки, служившие опорой для сцены. Актеры не возили бочки с собой, так как знали, что ими можно разжиться в любой таверне. «Двуличная женщина» не стала исключением.
— К твоему сведению, за свою жизнь я построил больше домов, чем ты съел жареных цыплят!
— О, старина, похоже, ты своими руками построил Тессис! — с насмешливым благоговением заявил Педдир Мейквелл. — Судя по упитанному брюху нашего славного Финна, цыплят он съел несколько сотен.
— Шутка была бы недурна, дражайший Мейквелл, если бы твое собственное брюхо не напоминало наполненный жиром курдюк, — с видом оскорбленного достоинства изрек Теодорос. — Увы, ты подобен золотарю, который насмехается над кожевенником за то, что тот скверно пахнет!
Бриони сама не понимала, почему эта шутливая перебранка кажется ей такой забавной. Не обращая внимания на сердитые взгляды Эстир Мейквелл, она умирала со смеху. Они с Эстир наполняли бочки песком, дабы сделать опору более прочной. Эстир так и не преодолела изначальной неприязни к Бриони — точнее, к человеку по имени Тим, — так как лишний голодный рот, по ее мнению, ввергал труппу в новые расходы, а взамен приносил слишком мало пользы. Но в последнее время Эстир чуть смягчилась и порой удостаивала Бриони нескольких слов.
— По-моему, эти дурацкие шутки могут смешить только малых детей, — заявила Эстир, недовольно сдвинув брови. — Смотрю, по уму все вы недалеко ушли от неразумных младенцев, пачкающих пеленки и пускающих слюни. Правда, младенцы не умеют ругаться, в отличие от вас.
Это замечание вновь заставило Бриони расхохотаться. Несмотря на холод и тяжеленную лопату, уже набившую мозоли на ладонях принцессы, Бриони пребывала в прекрасном расположении духа. Она с удивлением подумала, что почти счастлива — впервые за долгое, очень долгое время. Тяжелые мысли и опасения не развеялись, но она сумела к ним притерпеться, как к застарелым недугам, уже не доставляющим прежних страданий.
Актеры ловко водрузили дощатые подмостки на бочки, наполненные песком, и закрепили их веревками. Бриони, как самая легкая, должна была взобраться на новую сцену и проверить ее на прочность. Когда девушка несколько раз высоко подпрыгнула и пробежалась туда-сюда, все убедились, что работа сделана на славу. Настал черед других приготовлений. Меньший из двух фургонов вкатили во двор и установили за сценой, дабы он служил гримерной, а также опорой для разрисованных задников. К крыше фургона приставили лестницу, и теперь она могла изображать горные вершины или заоблачные выси, откуда боги возвещают смертным свою волю. Бриони хлопотала, но то и дело устремляла взор в сторону настоящих гор, чьи вершины уже окрасились багровыми отблесками заката. Неужели там действительно обитают всевидящие боги, знающие все людские слова и деяния? По крайней мере, об этом ей твердили всю жизнь.
«Но Лисийя сказала, что боги давно погрузились в глубокий сон, — вспомнила Бриони. — По ее словам, они лишь изредка слышат нас и никогда не видят».
Странно было думать о том, что боги ослепли и позабыли о существовании рода людского, превратились в дряхлых стариков, целыми днями дремлющих на своих тронах, вялых и равнодушных ко всему.
«Если верить Лисийи, так оно и есть. А еще она сказала, что боги полны желания вернуться в мир».
Эта мысль заставила Бриони содрогнуться, хотя она сама не понимала почему. Чтобы отвлечься, она вместе с другими комедиантами принялась собирать камни и подпирать ими колеса повозки.
На обед хозяин таверны подал им рыбную похлебку в большом жестяном котле. Похлебка, против всех ожиданий, оказалась вкусной, хотя и чрезмерно острой. Насытившись, Бриони почувствовала тошноту, однако не из-за обилия пряностей, а от беспокойства, охватившего начинающую актрису. Двор таверны уже наполнялся зрителями, хотя представление должно было начаться лишь после того, как колокола городских храмов прозвенят «ночное благословение». До сих пор Бриони выступала лишь перед дюжиной сельских жителей, а сегодня вечером ей предстояло пленить своей игрой не менее сотни взыскательных горожан.
«Чего ты боишься, глупая девчонка? — спрашивала она себя. — Это испытание — сущая ерунда по сравнению с теми, что уже выпали на твою долю. Ты сражалась с демоном, ты вырвалась из замка, захваченного врагом. Ты много раз играла роль королевы — или принцессы-регента, — и многочисленные зрители оставались довольны. Если сегодня ты не сумеешь угодить публике, тебе ничего не угрожает. Твоя голова не упадет с плеч, а ведь твоя жизнь столько раз висела на волоске. — Бриони вспомнила о Хендоне Толли, и кулаки ее невольно сжались от гнева. — День, когда этот негодяй взойдет на плаху, будет самым сладостным днем в моей жизни. Пожалуй, я сама возьму в руки топор и нанесу удар».