Игра в гестапо
Шрифт:
Обратно, к Павелецкому вокзалу, имелось два пути: длинный и короткий. Можно было вновь подняться на поверхность, выйти на Валовую и через Зацепу обогнуть вокзальную площадь и пройти с тыла. Едва ли все подземные переходы в районе двух ближайших кварталов окажутся перекрытыми. Медленным шагом, робким зигзагом, но дойти можно.
Короткий путь через метро – обратно к радиальной станции – требовал карточки или проездного. Ни того ни другого у Дмитрия Олеговича не было и не предвиделось. Мрачно созерцая толпу счастливцев, проходящих сквозь турникет, Курочкин неожиданно для себя отметил одну особенность, которая раньше как-то не бросалась ему в глаза.
Большинство пассажиров предпочитали проходить мимо живой бабушки-контролерши в темно-синей униформе метрополитена, а вовсе не через
Дмитрий Олегович и не знал, что в столице так много разнообразных льготников, старых и молодых, с удостоверениями всевозможной раскраски, но непременно с золотыми буквами. Курочкину издали не было видно, в какие слова складываются эти буквы, но, поскольку контролерша никого не задерживала, все имели право. Все, кроме Курочкина, который, между прочим, тоже был почетным донором, и где-то в шкафу у него пылился солидный по виду документ на сей счет. Знал бы – захватил бы. Впрочем, нет: знал бы – ни за что на свете вообще не вышел бы сегодня из дому ни за какими яблоками. Лег бы поперек коридора, но не сдвинулся бы с места, даже под угрозой страшной ссоры с Валентиной. Ну почему он, Дмитрий Олегович Курочкин, лишен дара предвидения?…
Задумавшись, Курочкин просмотрел, когда в вестибюле возникла пестрая и шумная группа людей числом около тридцати. Судя по доносящимся обрывкам разговора, все они не только были свидетелями ужасного кровопролития возле бывшей булочной, но и потом задержались еще поглазеть на примчавшийся спецназ – как будто никогда в жизни не видели милиции. Перестрелка, и без того жуткая, прямо на глазах обрастала совсем уж фантастическими подробностями. «…И тогда тот мужик вытаскивает шестиствольный гранатомет!… – азартно жестикулируя, надрывался долговязый парень в футболке. – И кэ-эк жахнет по серой „Тойоте“! Заметил, да?…» «Глупости, – строго ответствовал плотный дядька в адидасовских трениках и с авоськой. – Это не гранатомет, а типичный ранцевый огнемет „Шмель“, я такие в армии видел…» «…И ничего ему не будет! – слышалось уже с другой стороны. – Необходимая оборона, и на ПТУРС этот наверняка у него разрешение…» «…А парня того с портфелем прямо наповал, полголовы как бритвой снесло, – объяснял некто веским голосом, – а в портфеле-то продукты, колбаса да кефир… и чего он его к руке пристегнул? Баловался – ну и добаловался…» «…Вот-вот, – соглашался с ним другой некто, – и майор милицейский о том же распинался. Первый раз, говорит, вижу, что такая драчка из-за килограмма колбасы, озверел народ совсем…» «…Никакая это вам не колбаса, – чей-то хриплый голос пробивался сквозь общий гам, – вам, совкам, пудрят мозги, а вы и рады! Плутоний там был у него в кульке, оружейный плутоний, зуб даю… Я в Арзамасе-17 три года лямку тянул, чуть импотентом не стал, у меня нюх на такие вещи…» «…Лучше бы стал, – тут же насмешливо отзывался первый некто, – не плодил бы дураков… Сравнил, понимаешь, колбасу и плутоний!…»
Продолжая оживленно переговариваться, свидетели и очевидцы направились всей гурьбой к турникету. И лишь человек пять из них решились доверить свои тела автоматике: остальные оказались сплошь льготниками и обладателями проездных, отчего в толпе перед узкой горловиной прохода мимо бабушки-контролерши образовалось сильное течение – оно и подхватило, и пронесло само зазевавшегося безжетонного Курочкина по проходу, утрамбовало в очередь на эскалаторе (баулы, чемоданы рюкзаки, свежие газеты) и чуть было не впихнул с Дмитрия Олеговича в абсолютно не нужный ему поезд. Обычно Курочкин боялся людских течений, поскольку ему почему-то всегда необходимо было в другую сторону. Однако в этот раз он самозабвение влился в поток, движущийся в сторону перехода на радиальную, и был доставлен прямо на поверхность как бы даже независимо от собственной воли.
Синих «Жигулей» пока не было видно. Возле закрытого подземного перехода, как и прежде, прогуливался внимательный милиционер, зорко высматривая потенциальных нарушителей. Увидев Курочкина, он профилактически погрозил тому жезлом. Дмитрий Олегович уже машинально пожал плечами: мол, все нормально, гражданин начальник, мы законы знаем. Видимо, покойный урка был все-таки не так уж неправ, заподозрив в Курочкине преступника-любителя…
В марках машин Дмитрий Олегович разбирался примерно так же, как и в типах оружия, и поэтому в основном стал обозревать горизонт в поисках синего пятна. Проехал синий микроавтобус с зарубежной надписью «Pepsi-Cola». Не то. Продребезжал ремонтный козлик, который и синим-то назвать было неловко, – так обшарпан. Тем более не то. Мягко шурша скатами, неторопливо проплыл мимо длиннющий синий красавец с затемненными стеклами: если это – «Жигули», то Курочкин – арабский шейх. В такой машине Дмитрию Олеговичу никогда не доводилось ехать и едва ли доведется. Для такой роскоши надо быть не просто новым, а сверхновым русским, миллионером… Правда, если перевести в рубли ту сумму, которая сейчас имеется в руках у Курочкина, то выйдет даже несколько миллионов. Непонятно, почему Дмитрий Олегович от этой мысли слегка возгордился и проводил глазами удаляющееся чудо почти с равновеликим достоинством…
– Эй! Как вас там? – раздался за спиной приглушенный женский голос, и Дмитрий Олегович обернулся. Пока он примеривал на себя лимузин с чужого плеча и мысленно записывался в клуб молодых миллиардеров, синий автомобиль подъехал не с Зацепы, а со стороны Кожевнической. Лицо блондинки за рулем Курочкину было не знакомо, но вот голос…
– Вы, вы, с дипломатом! – уже с раздражением повторила телефонная барышня (конечно, это была она). – Вы нам звонили? Давайте сюда…
Таким красивых девушек Дмитрию Олеговичу в жизни видеть никогда не доводилось – только по телевизору, когда показывали манекенщиц или зарубежные фильмы. Валентина в молодости, конечно, тоже была ничего, – торопливо одернул себя Курочкин, словно убоявшись, что супруга подслушает его крамольные мысли на расстоянии. – Но это – совсем другое… С такой секретаршей директору фирмы «Мементо» надо было вместо обычного телефона непременно заводить видеотелефон – отбоя бы от клиентов не было…
– Да не стойте столбом! – повысила голос красавица в синих «Жигулях», оглядываясь по сторонам. – Вы нам звонили или не вы?
– Я, – грустно признался Дмитрий Олегович, открыл заднюю дверцу и поставил дипломат за заднее сиденье. Напоследок богиня невезения подсуропила ему весьма своеобразную подлянку. Первый раз в жизни он повстречался с таким совершенством – и только на полминуты, чтобы отдать не принадлежащий ему дипломат.
Ну, вот и все. Дмитрий Олегович убедился, что портфель стоит на сиденье устойчиво, после чего вознамерился закрыть дверцу.
– Приятно было познакомиться, – сказал он. – Привет господину Седельникову и наилучшие…
– Какого черта! – не слишком вежливо перебила его телефонная красавица. – Залезайте, вам говорят! Вам что, жить надоело?… – Тонким красивым пальчиком девушка раздраженно ткнула куда-то в сторону.
Дмитрий Олегович зачарованно проследил за ее прекрасной рукой и лишь тогда заметил стального цвета автомобиль, который угрожающе быстро приближался к ним.
В отличие от девушки, этот автомобиль Курочкину сразу же не понравился. Такая вот нелюбовь с первого взгляда. Чего-чего, а жить Курочкину пока еще не надоело.
Дмитрий Олегович вычитал в одной книжке, будто аттракцион «Американские горки» в самой Америке называют «Русскими горками» – якобы с намеком на российское национальное пристрастие к высоким скоростям езды по раздолбанным автострадам, благодаря которым машины перемещаются не только по горизонтали, но и по вертикали, от выбоины к выбоине. Сами же благоразумные янки всегда предпочитали разгоняться лишь на идеально ровных своих дорогах, удобных и гладких, как сковородки. В роду у Дмитрия Олеговича не было ни одного осторожного американца: отец был натуральный здешний Курочкин, дед – Курочкин, прадед вообще, по семейному преданию, находился в родстве с легендарным Василием Курочкиным, поэтом и переводчиком Беранже. Тем не менее на вопрос классика «Какой же русский не любит быстрой езды?» Дмитрий Олегович честно мог бы ответить: «Я!» На опасных скоростях сердце Курочкина пряталось в области желудка и напоминало о себе неприятным сосущим чувством, близким к тошноте.