Игра в ненависть
Шрифт:
– Включили медленную композицию. – Вернул на себя мое внимание Савва.
– Конечно! – Ответила я, вскочив с дивана.
Сунула пустой бокал Алисе в руку и двинулась в толпу танцующих.
– Почему ты убежала тогда? – Обняв меня рукой за талию, Савва притянул меня к себе.
– Ты ведь ждал гостей. – Напомнила я.
Он повел меня в танце.
– У нас был целый час. – Прошептал он, прижимая меня к себе крепче. Его дыхание прокатилось по моей шее, вызвав волну мурашек. – Мы бы многое успели.
– Я не привыкла стоять в очереди, чтобы
Савва усмехнулся.
– Любите вы, женщины, все усложнять. И этим сами лишаете себя радостей жизни.
– Что плохого в том, что я хочу, чтобы меня уважали?
– С чего ты взяла, что я тебя не уважаю?
– Ты при мне пригласил домой другую женщину, чтобы развлекаться с ней, когда я уйду.
– Точно. – Согласился он. – Я все время забываю, что вы не хотите знать друг про друга. Это главный женский недостаток – чувство собственничества.
– У нас нет с тобой отношений, и мне плевать с кем ты спишь. Просто это элементарно не вежливо. – Вздохнула я. – Мне не обязательно было слышать, как ты договариваешься с той девицей.
– Прости, больше не буду. – Савва остановился и серьезно посмотрел мне в глаза.
– Неужели, ты думаешь, что я пересплю с тобой снова? – Спросила я с усмешкой.
Конечно, он был уверен.
– Ты уже знаешь ответ. – Улыбнулся он.
И был прав.
Ответ я знала еще до того, как согласилась с ним танцевать.
И в ту ночь мы вновь оказались в одной постели. И мое тело с неистовством откликалось на все его ласки. А внутренний голос шептал: два раза это уже отношения. Хотя, и разум тут же перечеркивал двойной жирной чертой все эти нелепые утверждения.
Глава 4
Открыв глаза, я тут же узнала знакомый интерьер. Зеркала от пола до потолка, камень и металл, доминирующие в дизайне, шикарный вид на едва просыпающуюся столицу из широкого окна. Солнце только вставало над крышами, и из приоткрытой створки до меня доносился щебет птиц и редкий гул машин.
– Савва? – Я подняла голову с подушки и еще раз огляделась вокруг.
Мужчины рядом не было, но из ванной доносился шум воды.
Я села на постели, проверила сотовый. На часах было всего шесть утра. Мы уснули после полуночи, а, значит, проспали около пяти часов. Зачем ему потребовалось подниматься в такую рань?
Обернувшись простыней, я прошлепала к зеркалу. Из отражения на меня смотрела помятая, растрепанная деваха – явно с глубокого похмелья.
Быстро причесав пальцами волосы, я похлопала себя по щекам, затем выполнила простые упражнения, которым учила меня мой косметолог: постояла с широко открытым ртом и опущенной головой для того, чтобы с лица быстрее сошла отечность. А после этого прополоскала рот единственным найденным на кухне – апельсиновым соком.
Было бы неплохо поправить макияж, но в сумочке не оказалось ничего, кроме дневного крема, геля для бровей и помады. Решив, что естественность с утра будет смотреться лучше, чем неуклюжий и неполноценный мейкап, я убрала сумку подальше
Стены в его холостяцкой берлоге больше напоминали аллею славы: фото Саввы с книгами, фото Саввы со знаменитостями, дипломы, грамоты – одна даже со времен школы. Кажется, я видела ее здесь и в прошлый раз. Она выбивалась из общей массы наград и регалий: и не только тем, что изрядно выцвела с годами, но и тем, что была выписана не на один из его псевдонимов, а на реальное имя – Александр Пипкенштейн.
– Дурацкая фамилия, знаю. – Его голос заставил меня вздрогнуть. – Но отец ужасно ею гордился.
Я обернулась. Савва стоял передо мной абсолютно голый. С его загорелого тела еще скатывались капельки воды, и это смотрелось ужасно сексуально.
– У него было ритуальное агентство. – Продолжил он с ухмылкой. – «Вознесение». Звучало жутко и романтично. Скорее, жутко. Мне еще нравился слоган, что-то вроде «Мы не можем ничего изменить, но можем поддержать вас в трудную минуту».
– Не буду спрашивать, почему ты не пошел по его стопам. – Улыбнулась я.
– Устал от венков, памятников, траурных лент, развешанных по всему дому. Меня это угнетало. А вот отец всегда радовался, если кто-то в нашем маленьком городке умирал – значит, будут деньги. А умирали люди постоянно. – Савва пожал плечами. – Такова суть мироздания.
– Ты уехал и решил стать писателем?
– Вообще-то, я мечтал стать полицейским, когда вырасту, но спасибо счастливой случайности – попал в тюрягу в семнадцать.
– За что? – Удивилась я.
– Выдал себя за известного столичного шоумена и собрал с людей деньги за будущие выступления, которые, естественно, не состоялись.
– Значит, ты по привычке до сих пор меняешь маски?
– Ты про мои псевдонимы? – Он подошел ближе, и мне стало труднее дышать.
– Да. – С трудом сделав вдох, ответила я.
– Их было около пятнадцати, выстрелили всего два-три, а Пипкен – уже бренд.
– И значит… Александр – твое настоящее имя?
– Угу. Отец звал меня Саней, но мне больше нравилось Алекс.
– А Савва откуда?
– Савелием звали деда по материнской линии. – Он навис надо мной, впиваясь взглядом в ложбинку меж грудей, едва прикрытую простынею.
– Мне тоже больше нравится Алекс. – Призналась я, опуская глаза.
Широкая грудь, покрытая небольшой растительностью, твердый пресс, ручеек волос, ведущий от пупка вниз и далее то, что заставило меня громко сглотнуть.
– Мне тоже. – Отозвался мужчина, убирая пряди волос с моих плеч.
– Можно я буду называть тебя Алексом? – Почти прошептала я, видя, как его достоинство увеличивается в размере.
– Тебе можно всё. – Тяжело дыша, ответил он.
Поцеловал меня в губы, подхватил на руки и отнес в постель, где еще час заставлял задыхаться, стонать в изнеможении, царапать его спину ногтями и, извиваясь, кричать, моля о продолжении, о пощаде или чего-то там еще – уже не помню. Это было восхитительно. Во всех смыслах.