Игра в обольщение
Шрифт:
Состояние лошади не на шутку встревожило Кэмерона, и все же он чувствовал в себе какую-то легкость, воспоминания об Эйнсли грели не только душу, но и тело. Он уже был несколько навеселе, выпив у себя в спальне несколько порций виски, и теперь, грезя наяву, вспоминал запах и восторг Эйнсли.
И вдруг его накрыл регулярно повторяющийся ночной кошмар, в котором присутствовала Элизабет. После рождения Дэниела Элизабет впала в жуткую депрессию. И всякий раз, когда она из нее выбиралась, первым делом пыталась причинить боль Дэниелу. Няня и прислуга в Килморгане постоянно следили за ней, но все-таки
Память перенесла Кэмерона в тот роковой день, когда он, услышав крики Дэниела, ворвался в свою спальню и увидел Элизабет с ножом в руке. Немного раньше в тот день она украла нож из коллекции отца Кэмерона, и это означало, что она заранее все обдумала и подготовилась. С Дэниелом в качестве заложника она поджидала в спальне Кэмерона, намереваясь убить их обоих.
Он помнил острую вспышку боли, когда Элизабет полоснула ножом по его щеке, и как в следующее мгновение она замахнулась ножом на ребенка, лежащего в кровати. Забыв о собственной боли, он бросился к ребенку и вместе с ним скатился с кровати. Потом вскочил и схватил обезумевшую женщину за руки.
Кэмерон не помнил, что он кричал ей, но Элизабет с непонятно откуда взявшейся у нее силой вырвала руки, отшатнулась назад, визжа и срывающимся голосом выкрикивая непристойности. Кэмерон подхватил Дэниела и бросился в другой конец комнаты.
Элизабет наставила нож на себя. Кэмерон услышал ужасный булькающий звук, когда нож вошел в ее горло, увидел алую кровь, стекающую по шее на платье. Она в ужасе посмотрела на собственную одежду, потом подняла глаза на Кэмерона — в них плескалась смесь ярости и боли — и рухнула на пол.
За дверью стоял крик, в комнату пытались ворваться домочадцы, плакал Дэниел, потом донесся хриплый голос Харта, требовавший, чтобы Кэмерон открыл эту чертову дверь. Затем Харт выломал ее и обнаружил Кэмерона — тот держал на руках Дэниела, отчаянно пытаясь его успокоить, — и лежавшую на полу в луже собственной крови Элизабет.
Память Кэмерона перенесла его в день похорон. Он весь в черном, ветер треплет траурную повязку на его высокой шляпе. Он неподвижно стоит рядом с отцом и Хартом, пока викарий бубнит что-то о бренности этого временного мира и о том, как радостно примет Элизабет другой, райский, мир.
Когда викарий закончил свою речь, отец громко и зло проворчал: Кэмерон поступил плохо, потеряв жену, которая могла бы еще наплодить детишек. Если бы только Кэмерон научил Элизабет подчиняться, сказал старый герцог, Элизабет стала бы более покладистой и не превратилась бы в блудницу.
Харт развернулся и ударил его кулаком в лицо. Викарий с ужасом наблюдал за происходящим.
— Ты для меня умер, — злобно сказал своему отцу Харт.
Кэмерон в оцепенении стоял рядом, ни на что не обращая внимания. Когда все было кончено, он поднялся наверх, велел няне Дэниела собрать вещи и в тот же день увез их всех в Лондон.
Короткое забытье Кэмерона прервал женский смех и запах, который он различил бы теперь среди всех запахов мира. Он открыл глаза и увидел Эйнсли, опять одетую в практичное серое, застегнутую на все пуговицы, она угощала Жасмин пресной лепешкой. Лошадь обнюхала ее, коснулась губами, потом взяла лепешку с руки Эйнсли и
— Дэниел, еще, — сказала Эйнсли.
Из корзины Дэниел достал еще одну овсяную лепешку и передал ее Эйнсли. Эйнсли подала ее Жасмин, и та с аппетитом съела ее, потребовав еще. Анджело, вытянув ноги, сидел в своем углу, положив руки на колени, и с интересом следил за происходящим.
Наступил рассвет, серый и холодный. Кэмерон ощутил резь в глазах, словно туда песка насыпали, но, как ни странно, он чувствовал себя отдохнувшим и полным энергии.
— Неужели это был мой завтрак?
— Именно так я сказала твоему повару, — блеснула в его сторону красивыми серыми глазами Эйнсли. — Лошадь моего брата Патрика, когда болела, обожала пресные лепешки. Похоже, это намного эффективнее любого лекарства, того, в бутылке из темного стекла.
— Кажется, она оживает, отец. — Дэниел запихнул Жасмин в рот еще одну лепешку, и она с жадностью ее съела.
Из ноздрей у лошади по-прежнему текло, но выглядела она гораздо бодрее.
Лошади сводят с ума. Они могут быть здоровы утром и падать замертво вечером, быть на пороге смерти, а через несколько часов полностью восстановиться.
Жасмин прекрасно себя чувствовала, пока Эйнсли кормила ее с руки. Она уже жевала следующую лепешку, когда Кэмерон наконец встал.
— Проснулся? — обратилась к нему Эйнсли. — Когда мы вошли, ты беспокойно вздрагивал. Кошмары?
— Ничего серьезного. — Кэмерон встал рядом с Эйнсли, чувствуя тепло ее тела. В присутствии своего сына, Анджело и других людей он не мог сказать ей: «Прости, я не пришел к тебе в спальню и не закончил начатое». Но взгляд, который она ему подарила, сказал Кэмерону, что можно ничего не говорить.
— Письма в сохранности? — прошептала Эйнсли.
— Заперты в моей комнате. — Кэмерон ущипнул ее за мочку уха. — Туда никому не позволено входить, кроме Анджело, никому. А Анджело неподкупен. — Кэмерон пристально посмотрел ей в глаза. — Запомни это.
— Я учту, — задорно улыбнулась Эйнсли.
Жасмин провела своим мохнатым носом по застежке платья Эйнсли и сомкнула зубы вокруг одной из пуговиц. Эйнсли взвизгнула, когда лошадь откусила пуговицу. Кэмерон осторожно вынул ее изо рта Жасмин и оттащил Эйнсли назад, потому что Жасмин потянулась за другой пуговицей.
— Видишь? — Кэмерон обхватил Эйнсли руками сзади. — Она точно знает, что надо делать со всеми этими пуговицами.
Вскоре после этого Эйнсли с Дэниелом отправились завтракать, а Кэмерон остался в конюшне. Больны лошади или нет, необходимо было начинать тренировку. Повседневная работа не останавливается ни на минуту, и ему нужно думать о других скакунах.
Сейчас Кэмерон чувствовал себя прекрасно. Его сумасшедшие сны растворились, как туман в солнечном свете, и теперь его опять занимали мысли о том, как они с Эйнсли любили друг друга. Похоже, что кризис у Жасмин миновал, и, если она действительно пошла на поправку, эту ночь Кэмерон проведет с Эйнсли. И следующую ночь, и ту, что будет за ней. На самом деле — всю зиму. Своему человеку в Париж он направит телеграмму, чтобы тот начинал оформлять аренду того дома, который Кэмерон обычно занимал, и подыскал служанку для Эйнсли.