Игра в сумерках
Шрифт:
– Ты что, не притащил?
– Ха, давайте сосиски сюда!
– Да нет, потом зажарим. Сначала с этим разберемся.
Меня подтащили ближе, и я сделал последнюю попытку вырваться. Дернул ногой и врезал стоящему рядом мальчишке в колено, но тут же кто-то ударил меня в живот. Задохнувшись, я согнулся пополам.
Жар костра чувствовался совсем близко. Казалось, пламя лижет штанину, и я почти угадал. Когда с меня сорвали мешок, обнаружилось, что я стою напротив костра, а меня держат сразу двое. Пламя освещало лица Гелу, Думитру, Рыжуна, Бледного и других ребят.
– А
Повисла тишина. Все пялились на меня, только Рыжун насаживал на палки сосиски. Думитру стоял и смотрел на меня через костер, и в его зрачках плясало пламя. Он скривился:
– Ты – последний урод, Теодор. Ненавижу лгунов и подлецов. Ты остался, не перепрыгнул вовремя, хотя я предупреждал, что уходим все вместе.
– Вранье! Вы сами… – И тут я получил такой удар по груди, что задохнулся.
– Рот закрой! – вскричал Думитру. – Не смей открывать свой поганый рот! Я-то думал, почему тебя ни разу в гимназии не видел. Сразу заподозрил неладное! Я не хотел брать тебя в компанию, но это все Гелу – ныл и ныл, «да он свой парень», «да он нормальный».
– Ну, я думал… – начал Гелу, но когда Думитру свирепо зыркнул на него, мой бывший друг промямлил: – Я же не знал, что он врет…
Он постоял какое-то время с раскрытым ртом, словно готовясь сказать что-то еще. Я испепелял его взглядом, однако Гелу старался не смотреть мне в лицо.
В конце концов он покраснел, закрыл рот и уставился себе под ноги.
– Предатель, – отчеканил я.
Во мне все вскипело, когда я произнес это слово. Ясно же, зачем он пришел туда, на холм. Его подговорили.
– Что ты сказал? – прошипел Думитру, в то время как Гелу затерялся среди толпы. – Предатель – ты, Теодор. Ты – стукач, и знаешь, что с такими делают? Они не достойны жить среди людей! Но, – главарь опасно понизил голос, – ты не просто недостоин. Я знаю твою тайну. Мы все теперь знаем!
Думитру помолчал, обводя глазами всю компанию, и наконец заговорил вновь:
– Он не просто стукач! Этот урод не имеет права жить с нами, с нормальными людьми. Потому, что он – выродок. Мерзкий! Выродок! Колдуна!
Последние слова Думитру выкрикнул, брызгая слюной и страшно выпучив глаза. На лицах ребят вспыхнули отвращение, волнение, испуг. Кто-то зашептался, кто-то грязно выругался.
Думитру обогнул костер и, отстранив одного из державших меня ребят, сунул мне под нос железку:
– Нюхай! Что, страшно? Слышал, вы боитесь железа, да? Страшно? Чертяка! Папочка выродил себе замену, да? Вырастил таким же упырем, который не чтит людские законы? Да откуда тебе знать – шляешься по лесам да могилам. Ничего ты не нормальный, чертово отродье! Ты – урод!
Я глотнул воздуха и просипел:
– Вы сами… уроды.
Думитру помолчал, а потом продолжил, опасно покачивая в руке железкой, тихо и вкрадчиво, и от этого мурашки побежали по коже.
– Да, я понял, что ты нас сдал. Когда ко мне явился полицейский. Но твое предательство обернулось для меня удачей. Полицейский говорил с моими родителями, и я узнал, чей ты сын. И я рассказал ему, что видел твоего отца, что это он приходил к моей тетке в ту последнюю ночь, после которой… – Он запнулся. – После которой она умерла…
Словно весь воздух исчез из моих легких.
– Это был он. Я знаю. Упырь.
На лице Думитру, похожем на маску, как молния мелькнуло тщательно скрываемое чувство. Какой-то миг, но я увидел: там, под этой кожей, человек. И этот человек боится. Быть может, у него внутри таилась боль.
– Он не упырь, – проговорил я. – Ты ошибаешься.
Думитру только ухмыльнулся, услышав мой дрогнувший голос.
– Выгораживаешь своего папашу? Я не знаю, что он делает с людьми, но после этого они умирают. Пусть мне никто не верит. Пусть полиция замяла это дело. Я найду способ выяснить правду. Докажу, что твой отец убивает людей. Я знаю это, понял?! Так же прекрасно, как и то, что ты точь-в-точь как он. И когда твоего папашу посадят, тебя будет ждать такая же участь, потому что ты не человек. Ясно тебе? Ясно?
Я молчал, мне хотелось лишь одного: его ударить. Сильно. Больно. Прямо в лицо – сломать нос, рассечь губы!
До этого Думитру никогда не показывал гнева, теперь он орал как ненормальный. Проявилась его истинная сущность: он казался одержимым и при слове «упырь» трясся, словно внутри брыкался бес.
Но он ошибался. Отец не убивал людей. Их, находящихся на грани жизни и смерти, он… спасал.
Рискуя собой каждый раз. Именно это было правдой. В которую ни один человек не верил. Не верил никогда. К отцу обращались только безнадежно больные, которым больше никто не сумел бы помочь. И они обязывались хранить секрет о том, что знахарь их пытался спасти, – ведь это удавалось не всегда, и зачастую люди умирали у него на руках. Но они и так умерли бы! Потом отец уходил в лес и несколько дней не возвращался. Всякий раз корил себя за то, что не сумел помочь. Однако если Смерть положила на кого-то руку – переубедить ее почти невозможно…
Если же он спасал – то целый месяц улыбался.
Только вот люди чувствовали, что отец связан со смертью, – и боялись.
Я знал, что отец – хороший человек, так же ясно, как и то, что никто из города в это не верил. Так же ясно, как и то, что этот одержимый Думитру никогда в жизни не поймет правды. Что бы я ни сказал. Как бы ни объяснял.
Люди верят в то, во что хотят верить.
– Ты – ненормальный, понял? Кивни, урод! Сейчас же кивни!
Меня сильно толкнули в затылок. Я невольно наклонил голову, и в следующее мгновение меня ударили под колени, от чего я упал на землю.
– Вот так! Стой на коленях перед человеком, упырь!
От этой несправедливости внутри вновь полыхнул гнев, хотелось взорваться, кинуться на мучителя и разбить ухмыляющуюся рожу в кровь. Но я был связан. Думитру склонился и задышал на меня. И тут, сам не ожидая от себя, в одну секунду я собрал во рту слюну и кровь и плюнул Думитру в лицо.
Ребята ахнули и выпучили глаза, а он лишь тупо смотрел на меня, ничего не понимая. Но секунду спустя он резко побледнел, отшатнулся и утерся рукавом.