Игрек минус (сборник)

Франке Герберт В.

Через дверь под аркой, открывшуюся в стене, Барбара вошла в смежную комнату и исчезла за углом. Бен медленно пошел за нею следом и увидел, что пол в комнате застлан толстым пушистым ковром — настоящим газоном из крученых ниток, в котором утопали ступни ног. Справа от Бена продолжалась стена из цельного стекла, а перед ней стояла огромная постель, по меньшей мере раз в шесть шире той, на которой он всегда спал.

Позади раздался шорох, он повернулся и увидел Барбару. Она успела за это время переодеться. То, что было на ней теперь, спускалось от плеч до пола и волочилось по ковру. Бен не сразу осознал, что одежда эта полупрозрачная, — он впервые видел тело женщины, и все его куклы

не шли ни в какое сравнение с тем, что он видел.

Чувство омерзения, отвращения, которое всегда вызывали у него, возникая в его воображении, такого рода картины, сейчас, к его изумлению, не появилось. Зато появилось и охватило его прямо-таки экстатическое возбуждение, головокружительное раскачивание между ликующей радостью и убийственным смущением, между желанием и страхом.

— Иди же, иди! — прошептала Барбара.

Она легла на кровать, потянулась, вытянулась.

— Я хотел тебя спросить… мы должны…

Бен был не в состоянии говорить связно.

— Тебе не нужно меня ни о чем спрашивать. Это в прошлом, и хорошо, что в прошлом. Мы вместе, и больше я ничего не желаю.

Она притянула его к себе, и то, что произошло между ними, произошло так естественно, что никаких подробностей он потом вспомнить не мог. Осталось только чувство неописуемого блаженства, и чувство это перевесило стыд, вызванный мыслью, что он предался ужасным извращениям, самым тошнотворным отклонениям, какие только можно себе представить.

К себе Бен вернулся лишь только на следующее утро. Всю эту ночь он провел вне дома и за это время нарушил не меньше десятка законов, предписаний и неписаных правил. Они с Барбарой торопливо оделись. В самый последний момент, когда уже наступил рассвет, они вышли, спустились на лифте, и вместе с туманом и кисловатым запахом выхлопных газов на них обрушилась повседневность. Они молча разошлись в разные стороны.

Бен понимал, что объяснить, где он был это время, ему будет нелегко; нужно спокойно что-то придумать. Ибо он не может отрицать сам факт: незаконное отсутствие в ночные часы. Это влечет за собой не только вычет пунктов, но, как правило, и расследование. Его обрадовало, что, входя в свой жилой блок, он никого не встретил. Он прошел в спортивный зал, оттуда — в небольшой подвал, где хранился спортивный инвентарь. Закрыл за собой дверь, достал из кармана полиэтиленовый чехольчик с личным номером. Оторвал часть прозрачного чехольчика, покрывавшую карточку с передней стороны (она была той же величины и формы, что и сама карточка), и принялся тереть ею, прижимая изо всех сил, о пластик пола. По пылинкам, которые начали приставать к полиэтилену, Бен понял, что материал наэлектризовался. И тогда он всунул полиэтиленовую пленку в щель двери. Он рассчитывал на то, что чувствительные к заряду моновибраторы будут этим выведены из строя. И когда он, вытащив из щели пленку, вставил вместо нее сам номер, то увидел, что надежда его сбылась: дверь не открывается.

Теперь он стал ждать и, когда в спортивном зале послышались шаги, застучал в дверь и закричал:

— Я не могу выйти, замок сломался!

Его услышали, и вскоре дверь открылась. Бен сразу направился к модератору, заявил, что просидел запертым в подвале всю ночь, и попросил, чтобы от утренних занятий его освободили. Пришлось ждать прихода мастера из отдела ремонта — он должен был установить, что именно произошло, после чего Бена отпустили и даже разрешили лечь в своей спальной кабине.

Как приятно было нежиться в своей постели, зная, что остальные сейчас в классах и спортивных залах! Собственно говоря, его должна была мучить совесть: ему бы никогда в голову не пришло, что он способен так легко отбросить основные правила, определявшие до сих пор его жизнь. Но почему-то он чувствовал себя превосходно, и не только из-за приятной усталости, которую испытывал: он теперь ощущал в себе силы, о существовании которых до этого не подозревал, и им владело неодолимое желание ставить перед собой трудноразрешимые задачи.

Теперь для него было просто невозможно провести в бездеятельности всю первую половину дня. Быстро приняв решение, он спустился на первый этаж блока, в медицинскую комнату, и попросил снотворных таблеток. В коробку, которую дали, ему удалось незаметно положить шприц для инъекций — и через пять минут он уже снова лежал в своей постели и ждал сновидений, которые вызовет к жизни активация глубоко погребенного содержимого памяти.

II

Улицы были безлюдны, почти все время на них царила мертвая тишина. Электрички не ходили, такси были запрещены. Зато взад-вперед разъезжали набитые полицейскими патрульные джипы, и иногда можно было увидеть ползущий танк. Бен перебегал из парадного в парадное. Когда нужно было обогнуть угол, он останавливался и сперва удостоверялся в том, что впереди все спокойно. Наконец он нырнул в проход между двумя домами. В заднем дворе, где он оказался, находилась оснащенная устаревшей техникой типография; здесь они и печатали свои листовки. На большее они не осмеливались.

От группы остались считанные люди, в том числе Джонатан, Харди, Эдвиге и Франсуа. Остальные, выйдя из заключения, о подпольной борьбе не хотели даже слышать.

Свою работу в центральном банке данных сохранил только Бен. Он тогда чудом избежал ареста и так и не знал до сих пор, кто в тот раз вызвал его к видеофону. Было ли это случайностью или же кто-то захотел его спасти? Когда он увидел из окошка кабины видеофона приближающихся полицейских, он присел, а потом незаметно выскользнул через дверь; в его нагрудном кармане были спрятаны листки с перечнем способов саботажа — неопровержимое доказательство бунтовщических намерений группы. Поэтому всех остальных и продержали под арестом так недолго. Но по этой же самой причине товарищи смотрели теперь на Бена как на чужого. Так стало несмотря на то, что роль его была важнее других: у него был больший, чем у них, доступ к информации о происходящих событиях, а когда нужно было провести какую-нибудь запланированную ими акцию, на клавиши пульта ложились его, а не их пальцы… Однако Бен не был доволен своим положением. Ибо, хотя ему этого не говорили, тень подозрения на нем лежала: некоторые считали, что именно он сообщил о замыслах товарищей и месте встречи.

Сейчас они сидели в задней комнате, вход в которую был замаскирован под стенной шкаф. Здесь они были в относительной безопасности.

Набрасывали текст новой листовки. Харди записывал черновые фразы, а остальные помогали формулировать окончательный вариант. Но всем было ясно, что их положение безнадежно.

— По-моему, то, чем мы здесь занимаемся, бессмысленно, — сказала Эдвиге. — Только вдумайтесь: мы призываем к сопротивлению! А кто Сейчас настолько глуп, чтобы сопротивляться? Все знают, чем это грозит — заключением, исправительным лагерем…

— Значит, все бросить? — усмехнулся Франсуа.

— Нет, — ответила Эдвиге, — но если мы не в состоянии придумать ничего, кроме красивых слов, можно свертывать все прямо сейчас.

— Не думай, что расстаться с нами тебе будет очень легко! — закричал Франсуа. — Сама знаешь, что…

— Оставь Эдвиге в покое, — оборвал его Джонатан. — Она говорит только то, что думаем мы все.

Харди отодвинул лист, на котором писал, и положил на него карандаш.