Игрок
Шрифт:
– Мизер, – говорю.
Если хозяин обычной игры обязуется взять как можно больше взяток, то сейчас я делаю заявку не взять ни одной. Этакая игра в «поддавки». В игровой торговле почти самая старшая. Перебить меня может только «девятирная» игра или «тотус» – обязательство взять все десять взяток.
– Девять! – припечатывает Арнольдыч.
Его лицо идёт пятнами, наливается дурной кровью. Видно, что он рассчитывал на что-то меньшее. Семерную или восьмирную и сейчас рискует. Ларская от любопытства прикусывает кончик языка и становится похожа на хитрую
– Мизер без прикупа!
– В соглашении это не обговаривалось! – выкрикивает Арнольдыч.
– Обратное тоже, – говорю. – Обговаривалось прикуп «в морду» не кидать, – я выразительно смотрю на Лозинского, и он опускает глаза.
«Соглашение», это договорённость перед игрой, по каким именно правилам она идёт. Преферанс существует во множестве вариаций. «Сочинка», «Ленинградка» – это только самые известные. Поэтому все спорные моменты проясняются, что называется «на берегу».
К Виталию Арнольдовичу подходит представитель жюри. Они о чём-то шепчутся. «Признанный авторитет…», – ловит моё чуткое ухо «… репутационные потери…», «…живая легенда…».
– Какой злой дедушка, – смеётся Ларская, – отнимает у мальчика игрушку.
Арнольдыч снова густо краснеет, и на меня накатывают скверные воспоминания. Сердце колотится, как ненормальное. Только не сейчас, милое. Продержись немного.
Мой «мизер» далеко не идеален. Если бы крупные карты были раскиданы по рукам моих соперников, они смогли бы подловить меня. Весь расчёт на то, Что Арнольдыч заграбастал всё себе. Единственная возможность перебить меня – объявить «десятерную», но для этого он слабоват.
– Играем, – кивает, наконец, Арнольдыч.
Они с Ларской раскладывают свои карты в открытую. Теперь будут «ловить» меня вдвоём. Проверять мизер на прочность.
Но я уже не волнуюсь. У Арнольдыча две сплошных масти и одна-единственная семёрка треф. С неё он начинает, и я скидываю свою единственную «бланковую» восьмёрку. Взятку забирает Ларская, а дальше мы раскидываем «мизер», словно пасьянс.
– Десять очков! – громогласно сообщает ведущий. – Итого тридцать два очка! Турнир завершён, жюри приступает к окончательному подсчёту, но уже очевидно, что победителем стал Фёдор Михайлович Евстигнеев! Наш почётный гость… знаменитый…
Слышу, как громко аплодирует «прикреплённая» ко мне Юля. Все вокруг встают с мест и к горлу подкатывает давно забытый восторг победителя. Пытаюсь вздохнуть, но вслед за ним приходит боль. Она словно нож врезается в сердце.
Звуки затихают… кто-то вдалеке зовёт врача… ещё кто-то визжит… Я ничего не чувствую и только вижу, как надо мной кружит громадная сводчатая люстра с хрустальными подвесками и свет её постепенно меркнет.
Первое, что я вижу, это люстра, но уже совсем другая. Простая такая штука из семидесятых. Три пластиковых плафона весёленькой раскраски. Один салатовый, второй розовый, а третий голубой, да ещё и с белыми полосками.
Точно
Вообще, это очень интересный глюк, так-то в моей спальне интегрированные светильники, да и потолок тут какой-то странный. На больницу не похоже. На «Прагу», даже на какую-нибудь подсобку тоже. Где я вообще?
А потом я чувствую то, чего не было уже полвека и что разом перекрывает все прочие несуразности.
У меня начинает чесаться левая нога.
Да так сильно, что это точно не может быть чем-то вроде фантомных болей, которые нет-нет, да и преследовали меня большую часть моей жизни.
Рывком сажусь и, несмотря на сумрак, понимаю, что нахожусь не дома, а в той самой старой квартире. Модный югославский гарнитур, как сейчас помню, отдал за него премию со второй опубликованной книги, две прикроватные тумбочки, письменный стол с печатной машинкой и целый ворох каких-то смятых и разорванных листов.
Но всё это ерунда, по сравнению с тем что я чувствую своё тело ниже пояса! И не только ноги, но и ещё кое-что!
Вскочив с кровати, я осматриваю себя в зеркале Алёны, в памяти сразу всплывает имя моей пассии тех времён, когда я мог ходить и у меня всё было в порядке.
Я молод и здоров! И у меня всё прекрасно работает!
Может, так и выглядит рай для атеистов? Я снова оказался в возрасте больших надежд и пика физической формы? Или, возможно, я сейчас мотаюсь между жизнью и смертью, а сердитые медики, хрипло ругаясь колотят меня электрошоком, пытаясь вернуть в тело старой развалины заскучавшую по свободе душу?
Даже если это и глюки, и я сейчас лежу в коме к какой-нибудь московской клинике, то пусть так. Деньги у меня на счете есть, душеприказчик тоже, так что пусть этот глюк с путешествиями по моему прошлому продолжается! Честное слово, он мне нравится!
Правда, когда я подхожу к письменному столу с до боли знакомой тяжеленной печатной машинкой «Москва» иронично названной «портативной». Хорошо помню, как мне её выдали под роспись в Союзе Писателей, то вижу нечто, чего в моей памяти не было.
Наверное, еще недавно это было рукописью, но сейчас весь стол был завален порванными листами бумаги, сверху которых лежит один единственный целый, исписанный аккуратным женским почерком.
«Евстигнеев, ну ты и урод! Мало того что вчера завалился пьяный как скотина, чего я от тебя никак не ожидала!!!
Так ещё и я прочитала твой роман. Эта твоя Лидочка, о которой ты рассказывал, что вдохновлялся мной. Мало того что она ведёт себя как шалава, так ещё и склочная и глупая истеричка!!!
Евстигнеев, это последняя капля! Раз ты обо мне такого мнения, то пошёл ты в задницу!»