Игроки Господа
Шрифт:
— Это интересная особенность историй многих параллелей, — продолжал разглагольствовать Джулс, — что «феноменология» приобретает два значения, очевидно, противоречащих друг другу. В традициях философии, она означает прямое и безупречное знание о сущности вещей, своего рода единение духа с реальностью без посредства медитации. Гуссерль, Хайдеггер, Хелл, Гегель — и все прочие фамилии на эти буквы. Однако экспериментальные науки похитили «феноменологию», причем весьма варварски, если верить профессорам на X и на Г, чтобы применить ее к ошибочным наблюдениям,
Джан тихонько взяла нас с Лун под руки и потащила к одному из подвесных мостиков, соединявших барку с окруженными лилиями островами, над которыми раскинулись шатры. Ее брат явно оскорбился.
— Ему нравится звук собственного голоса. Меня не было шестьдесят лет — а кажется, что прошел всего один день.
— Но он прав? Он хочет заставить меня поверить, будто слова — это вещи. Или вещи — слова.
— Слова, диаграммы, жесты, танцевальные па, вопли, формулы. Особенно формулы. Изобразительная онтология.
Это выглядело ничем не лучше добродушной софистики Тэнзи. Три дня назад я сгонял сотни овец, восседая на трясущемся мотоцикле, пил и ел грубую пищу на выжженных равнинах. То была реальность, она оставляла волдыри на ладонях и исторгала из тела реки пота. Слова никогда не смогут описать опыт. Я не собирался за здорово живешь заглатывать сумасшедшую идею, будто слова, символы, каракули и есть опыт.
Лун настойчиво сказала:
— Командир, нам не стоит отвлекать вас от доклада семье Зайбэков. Как раз перед вашим прибытием Аврил говорила о свершении беспрецедентного чуда.
Вне всяких сомнений, в ее голосе сквозили издевательские нотки. Похоже, мои родственнички прямо-таки жить не могли без дутой риторики. Однако, Лун явно относилась к обсуждаемому вопросу серьезно.
— Не сомневаюсь, мы приближаемся к чему-то поистине важному, какому-то решающему ключу к фундаментальной онтологии.
Мы вошли в шатер, сделанный из чего-то розового и просвечивающего. Повсюду подушки, звуки флейты навевают романтическую импрессионистскую атмосферу. Джан порылась в своем наряде, извлекла косяк, раскурила, глубоко затянулась и передала нам. Лун сделала легкий вдох, кажется, только из вежливости. Я отмахнулся. Предпочитаю держать свою нейрохимию под эндогенным контролем. Ну вот, уже прорываются семейные замашки. Я хотел сказать, что предпочитаю оставаться в трезвой памяти. Наркота одурманивает, а мне требовалась ясность мышления.
Едкий дым наполнил шатер, и на мгновение мне показалось, что меня повело. Элегантная татуировка на плече Джан встряхнулась, словно просыпаясь, и, трепеща прозрачными крылышками, взлетела к уху моей сестрицы.
— Они хотят, чтобы ты вернулась на барку, — голосок был тоненьким, но пронзительным.
— Черт, Сильвия! — Джан втянула дым, невообразимо надолго задержала дыхание, выпустила из носа пушистые клубы. — Скажи, что я буду через пять минут. Кстати, как поживает наша «Висячая псинка»?
— «Повешенный» в целости и сохранности пребывает
— Круто. А теперь давай, иди на место, иначе у этого несчастного мальчика глаза выскочат из орбит. Август, теперь день Сильвии прожит не зря.
— Он такой милый, — сообщил режущий голосок — и я покраснел, действительно покраснел! Феечка Сильвия на секунду зависла в воздухе, приняв соблазнительную позу и бросая на меня провокационные взгляды, затем упорхнула к Джан и снова превратилась в татуировку на ее руке.
— О’кей, дело вот в чем. Вы ведь знаете о тринадцатичасовом тридцатиминутном пике местного звездного времени?
— Э… нет, извини. Джан покачала головой:
— Ну и мальчишки нынче пошли! В вероятностных полях существует онтологический источник доступа с квазидиурнальным ритмом во всех параллелях, чей пик регулярен в звездном времени, но не в солнечной хронологии.
— Командир, я понятия не имею, о чем вы… — тут я моргнул, и две абсолютно различных части моего опыта, старая и новая, слились вместе в беззвучной вспышке озарения. — О боже! Ты говоришь о тридцати минутах Тэнзи!
— Кого-кого? И не называй меня командиром, солнышко, я всего-навсего твоя сестрица Джанин.
— Моей тетушки. Она медиум, или, по крайней мере, так утверждает. Телефонный, — я возбужденно приложил к уху правую руку с выставленными большим пальцем и мизинцем. — Она занимается этим только в определенное время суток. Нет, я не это хотел сказать. Время каждый день меняется.
— На четыре минуты, — вставила Лун. Вот это да!
— Я думал, ты не знаешь Тэнзи!
— Не знаю. Но это следует из звездной периодичности.
— Можно считать время разными способами, Август, — пояснила Джан, делая очередную затяжку, которая в любую минуту могла лишить ее вообще всякой способности считать что бы то ни было. Глаза моей сестры остекленели, она явно приближалась к коллапсу. — Солнечный день, отсчитываемый твоими наручными часами, продолжается двадцать четыре часа — период между двумя полуднями, то есть время, которое требуется Солнцу, чтобы снова засиять над твоей головой, так? — я кивнул, и она продолжила, несколько невнятно: — Но как насчет всяких там забавных неподвижных звезд, а? Ответь, Август?
— Ты их не видишь. Когда Солнце стоит прямо над головой.
С губ Джан сорвался бессвязный смешок.
— Неплохо! Эй, да у парня есть мозги! Слушай, не в том дело. Сколько времени занимает у… ну, не знаю… у Большой медведицы, чтобы поднырнуть под Землю, обогнуть ее и снова высунуться из-за горизонта? Даю подсказку: не двадцать четыре часа.
Я пожал плечами.
— Твоя взяла. Я-то думал…
— Двадцать три часа пятьдесят шесть минут и четыре целых девяносто одну сотую секунды! Этому учат в школе космических кадетов. В смысле, звездному времени. Звездному, то есть свойственному звездам. Звездовремени, верно? — тут Джан закашлялась. — Только не думай, будто я ходила в школу космических кадетов.