Игрушечный дом
Шрифт:
— Привет. Тоже, значит, гуляешь. Как поживают твои облака?
— Какие облака?
— Облака, — немного неуверенно повторил Стиккан, — мы вчера ведь говорили о том, какими красивыми могут быть облака. Я собираюсь сегодня половить на самодер[11] подальше от берега.
— Неужели?
— Да. На самодер хорошо ловить. А лишнюю треску можно просто выкинуть обратно в море.
— Вот как, — сказал Юнас, пристально глядя на него, — значит, ты тоже один из тех, кто ловит рыбу или стреляет дичь для забавы, а потом выкидывает. — Он еще помнил — правда, плохо — свои зажигательные остросоциальные
— Господи, чего это ты так на меня набросился? — грустно сказал Стиккан. — Я никогда не стрелял в живое существо. А рыба быстро оправляется и уплывает себе, словно ничего и не произошло.
— Неправда. Только не треска.
— Что с тобой сегодня, что-нибудь случилось?
— Ничего.
— Иди бери свою газету, — сказал Стиккан, — и что там тебе еще нужно в лавке. А потом поедем-ка со мной, небольшая прогулка пойдет тебе на пользу. И мы не будем ловить больше трески, чем нам надо.
Пока Стиккан покупал бензин, Юнас попытался читать газету, но глаза слезились, наверное, пора завести очки.
Я знаю, он один из тех, кто полагает, будто писатели имеют право на капризы настроения, и относится к этому с должным почтением. Слава богу. Ну почему все пристают ко мне с этой треской?!
Они забрались в лодку Стиккана — большую красивую яхту. Негромко урча, яхта заскользила по проливу, мимо зеленых островов. Когда они вышли в открытое море, им навстречу задул морской ветер, и Стиккан пустил мотор на полную мощность, шестьдесят лошадиных сил, лодка словно взлетела над водой, жары как не бывало, чистый прохладный воздух мощной струей смыл тягостное настроение Юнаса. И вот уже, как будто это было самым естественным делом, в руках у него оказался стакан виски со льдом, яхта мягко замедлила ход и остановилась, со всех сторон их окружал синий шелк, а берег был лишь тонкой линией, и все, что осталось там, ничего не значило. Стиккан достал самодеры и сказал:
— Здесь подходящая отмель. Не дергай за леску. Помедленней, помедленней, вот так. Спокойно. Если клева не будет сразу, имеет смысл перебраться на другое место. Я знаю, я здесь ловлю рыбу уже пятнадцать лет. Меня не проведешь.
— А ведь правда, — сказал Юнас. — Если сразу не клюнет, значит, уже и не будет клевать, я тоже это заметил. Начнешь не там, где надо, и все пропало, тебя заклинило, и продолжать работу бессмысленно. Вот это-то и приводит меня в отчаяние.
— Точно, — отозвался Стиккан, не слушая. — Ты знаешь толк в своем деле. При сильном ветре самодеры должны быть, конечно, потяжелее. Отпусти леску, еще немного, помедленнее, помедленнее… Вот так. Опля, пошла! Выбирай!
На палубе билась здоровенная треска.
— Черт подери! — воскликнул Юнас. — Громадина! Дай я ее прикончу.
Он колотил по рыбине и неотступно думал об Игреке.
— Вовсе ни к чему делать из нее отбивную, — сказал Стиккан. — Они умирают очень легко.
— Как по-твоему, сколько она весит?
— Четыре кило, не меньше.
— Черт подери. И я поймал ее вот так, запросто! Жаль только, я терпеть не могу запеченную треску… Знаешь, отдай-ка ее своей жене.
— Ох уж эти жены, — отозвался Стиккан. Он наполнил стаканы, смотал самодеры, убрал их в ящик на корме и продолжал: — Странно получается с женами. Никак не можешь привыкнуть. Или, наоборот, чересчур привыкаешь… Здесь вот, в море, начинаешь задумываться…
— Стиккан, а ты когда-нибудь обижал свою жену, то есть хоть раз обидел ее смертельно?
Подумав, Стиккан откровенно признался:
— Да. Один раз. Мы должны были пойти на какой-то маскарад, и она нарядилась Кармен. Ну и… понимаешь, я захохотал.
Юнас покачал головой:
— Паршиво. Но я не о том тебя спрашивал. Ты когда-нибудь бывал с ней жестоким?
— Насколько помню, нет, — ответил удивленно Стиккан. — А ты бывал?
— Точно не знаю. Иногда жестокость состоит не в том, что ты делаешь, а в том, чего ты не делаешь.
— Да, да, — сказал Стиккан, думая о другом. — Во всяком случае, я больше не собираюсь ловить. Ты ведь видел, я убрал самодеры. Походим еще или прямо домой?
— Думаю, прямо домой… Послушай, Стиккан, тут одна такая штука. Ты не продал бы мне бутылку виски, если у тебя есть с собой лишняя, а то мои запасы уже истощились, а в город ехать неохота.
— Ну конечно, о чем разговор! Это тебе от меня маленький дружеский подарок. Дай мне знать, когда тебе опять захочется половить на самодер. Видишь, мы ловим не больше, чем нам надо.
Кажется, эта рыбалка была ошибкой, она отвлекла меня от рассказа об Игреке. Бутылку я оставлю до завтра, в качестве орудия труда, сегодня уже все равно день пропал. И впредь никакой трески, это уж по крайней мере наверняка.
Мария принесла Юнасу полотенца и пачку свечей. Он сказал, что в воздухе опять пахнет дождем, но она ничего на это не ответила, не помогла ему, и, чтобы прервать молчание, он раздраженно воскликнул:
— Неужели я по-прежнему для тебя только некое явление, нечто пугающее, образ чего-то, что могло быть отцом?
Мария улыбнулась и сказала:
— Не стоит так волноваться.
— Почему же это? — спросил Юнас.
— Мы даем тебе время, — ответила она. Ответ возмутил его.
Чуть позже в дверь постучали. Это был тот самый рыжий мальчик. Он сказал:
— Мне надо написать рассказ. Мама велела мне написать рассказ для дедушки, чтобы отблагодарить его.
— За что?
— За самодеры, которые он мне подарил. И мама велела попросить тебя исправить ошибки. Называется «На рыбалке». Прочитать — или ты сам прочитаешь?
— Читай, — сказал Юнас, садясь на кровать. — Давай читай. Рассказ, наверное, про треску?
— Точно. «Однажды в прекрасный летний день мы отправились в море ловить треску на самодер, и погода была прекрасная».
— Ты повторяешься, — сказал Юнас. — То есть как?
— Незачем два раза повторять, что погода была прекрасная.
— Но она и на самом деле была прекрасная. «Мы забрасывали и забрасывали дедушкины новые самодеры, но рыба не ловилась, поэтому мы поплыли на другую отмель, но и там не клевало. И тогда мы решили, что все равно ничего не поймаем, здесь трески нет. Пытаешься, пытаешься, а потом говоришь: хватит. Так что мы остались ни с чем». Мама говорит, что надо написать еще что-нибудь.