Игрушка для хищника
Шрифт:
Он подхватил меня под колени и поднял выше — так, что теперь ему не приходилось больше наклоняться, его лицо оказалось на уровне моего.
Звук расстегнувшейся на штанах молнии показался мне просто оглушительным, — и я с трудом сдержалась, чтобы снова не зажмуриться, — он же порвет меня, Боже, я после этого не выживу, это просто не может в меня уместиться!
Залихорадило мелкой дрожью, когда я ощутила его огромную головку у своего входа.
— Блядь, он этого не умирают, — зашипел он, наверное, прочитав весь ужас в моих глазах
Боже! Ну, — о чем? О чем я должна была думать, и в чем это чудовище меня обвиняет?
Я заскулила, но, поймав его угрожающий взгляд, снова закусила губу.
И в этот момент он резким толчком ворвался вовнутрь.
Боже!
Обожгло так, как будто меня действительно просто разодрали изнутри. В глазах потемнело, от невозможной боли тут же окатило ледяным потом.
Он застыл, — наверное, любуясь той невыносимой мукой, которая читалась на моем лице, — ведь, наверное, только ради того, чтобы увидеть ее, он все это и делал. Но почему тогда в его глазах вдруг на какое-то мгновение утихла ярость и появилось какое-то… изумление?
Снова схватил мои скулы и так пристально заглянул в глаза, как будто собирался еще и взглядом проникнуть в мои внутренности, как и членом. Как будто мог увидеть там что-то, кроме обжигающих слез.
— Это ни хера не значит, — пробормотал, кажется, не очень уверенно, и, наверное, сам для себя.
— Ты что, — при этом всем дерьме сама собиралась оставаться чистенькой? — и расхохотался. Так жутко, что, скорее, именно этот смех, а не свист пуль будет теперь звучать в моих ушах целую вечность. Вечность, которой у меня, увы, не будет.
— Какая же ты сука, — выхрипел, начав резко двигаться во мне. — Еще хуже, чем я предполагал!
А меня, кажется, разрывало на части.
В тот момент, когда он остановился, замер, казалось, ничего хуже уже быть не может, — боль была адской, будто раскурочивает там все изнутри.
Но, стоило ему начать толчки — жадные, сильные, жесткие, — и я поняла, что то было только началом. Меня как будто перемалывало в фарш, а ему было совершенно наплевать.
И капля пота, стекающая по его виску.
Рваное, тоже какое-то злое, яростное дыхание…
Вот что теперь станет моим самым жутким кошмаром, от которого не спасет и забытье…
С каждой секундой его глаза снова превращались в глаза разъяренного зверя.
И толчки внутри меня, разрывая, опаляя болью, становились все яростнее.
Как будто бы он не похоть свою ненормальную удовлетворяет об меня, а действительно убивает, — и убивает с наслаждением, каким-то странным, маниакальным, запредельным.
Я мечтала о том, чтобы потерять наконец сознание, — но, увы, природа, и та — не сжалилась надо мной.
Хотелось закрыть глаза, — но страх перед новой болью, перед которой он, как я уже поняла, не остановится, не давал
Даже криков не было, — какой-то булькающий вой от жуткой боли поднялся было из глубины, но погас в горле, стоило лишь его глазам предостерегающе полыхнуть яростью в который раз.
Он начал долбить меня собой, как сумасшедший, подхватив под ягодицы так, что, наверное, содрал кожу.
Я елозила всем телом по дереву, как тряпичная кукла, из которой просто вышибли дух.
Ошпаренная ужасом и болью, мечтая лишь о том, чтобы все это закончилось.
Это ведь должно закончится, — от девчонок, что шептались, я слышала, что это никогда не бывает долго.
Но на этого зверя законы природы, кажется, не распространялись.
Луна уже поднялась над головой, а он только двигался все яростнее.
Нет, это не закончится, — скорее я умру.
Наконец он глухо зарычал, и, вытащив из меня свой огромный агрегат, брызнул на живот и грудь горячей струей.
— Никакого от тебя удовольствия, — выдохнул он, рвано дыша и придавив меня грудью еще сильнее. Прикасаясь к моему лбу своим, пачкая меня своим потом, своим запахом, своим дыханием. — Хоть и сладкая и узкая… Научись делать так, чтобы с тобой мне было хорошо.
Глава 3
Тигр.
Вышел во двор, чувствуя, как внутри все раздирает от ярости. Кажется, даже кожа сейчас лопнет.
Сам не понял, как не разорвал девку, а ведь так легко, только дернуть сильнее ноги в разные стороны, — и все, ошметки, как ее поганое платье!
Сжал кулаки, чувствуя, как даже дыхание перестраивается, — становится таким же, как у собаки, готовой броситься и убивать, выгрызать глотку.
Блядь!
Быстрыми шагами пошел к дому, — нужно уйти и успокоиться, пока на самом деле не убил ее.
С грохотом захлопнул за собой дверь.
— Блядь, — ревом на весь дом, и кулаком по стене, — до крови.
Никогда не думал, что способен на такую херню, от себя не ожидал, но все демоны, что раздирали внутренности, сейчас будто озверели и рвались наружу. Жаждали крови. Жестокой крови.
И сам будто ослеп от этой пелены красной перед глазами. Все человеческое разлетелось на ошметки. Весь контроль и самообладание. Все, на хрен, когда оказался в этом поганом клубе. Когда посмотрел в эти поганые глаза, прикидывающиеся самой невинностью.
Сам от себя не ожидал.
Кипел весь внутри, бурлил, но не думал, что так накроет, когда все начнется.
Все, чего хотел, — сжимать это кукольное личико и слушать, как под его пальцами дробятся ее скулы. Как захлебывается сука кровью, как извивается и захлебывается снова.
Если бы можно было убивать каждый день, воскрешать и убивать снова — так бы и сделал.
Но у сучки только одна жизнь, — и это не будет для нее так просто! Нет! Так легко она не отделается!
— Блядь! — и снова удар по стене, разбивающий штукатурку мелкими трещинами.