Игрушка
Шрифт:
– Я знаю, что тебе он рассказал про меня. Мой секрет.
Резко отдернула взгляд в сторону.
Тяжело сглотнула.
– Да ничего, я заранее об этом знал и дал добро.
Удивленно взглянула на него.
Никогда не замечала, какие у этого… человека грустные, добрые, отзывчивые глаза.
– Габи, я готов ответить на все твои вопросы, рассказать, что тебе необходимо знать.
Знать?
– А также готов выслушать то, что наболело. Я готов.
И в подтверждение закивал головой.
Я
Удивительно, как я могла до этого ненавидеть? Но может, все это лишь обман зрения и слуха? Ложь?
В дверь постучали.
Гудвин подскочил на месте, словно вор.
Если бы не его дикая бледность вампира, то точно бы покраснел.
– Да.
Деревянное полотно дрогнуло.
Вошла Мелани. Моя Мел.
– Мистер Хойк, двадцать минут до конца пары. Можно мы уже пойдем в раздевалку?
– Да, … да, конечно. Идите. Только свет в зале выключите и захлопните дверь.
– Хорошо.
Ее взгляд вопросительно заплясал на мне.
– Тебя ждать?
Ждать?..
– Нет.
– Но уже поздно.
– Сама дойду.
– Я проведу, - неожиданно встрял Гудвин.
Наши с Мел взгляды встретились. Ее брови все еще были застывшие в удивлении, а глаза с ужасом молили объяснить.
– Да, иди, все нормально, - нехотя выдавила из себя я.
– Ладно, - растеряно прошептала Мел и робко захлопнула за собой дверь.
Гудвин торопливо подскочил к замку и защелкнул его на пару оборотов.
– Что бы никто не отвлекал, - попытался оправдаться Хойк и, все еще с растерянным видом и неловкостью предстоящего разговора, присел рядом на стул.
Я молчала. Молчала и послушно глотала слезу за слезой.
– Габи, мне жаль, что все так вышло. Честно. Очень жаль.
– Меня сегодня укусил вампир, - апатично прошептала я, перебивая его заговорочные бредни.
Снова тошнота в горле. Снова отвращение.
– ЧТО? – едва слышно прошипел Хойк. Глаза широко распахнулись от удивления, тело вмиг напряглось и застыло.
– Он напал на меня в лифте, - слезы с новой силой стали вырываться наружу. Я чувствовала, что уже нарастает настоящая буря, что вот-вот взорвусь. – Он пил мою кровь, - снова спазм тошноты, снова боль в горле. Я все еще чувствовала, отчетливо помнила, как он это делал. Он… оно,… оно, это гадкое существо …
– Как он выглядел? – голос Гудвина переменился. Стал жесткий, злобный, требующий.
– Не помню.
– Габи, это очень важно, - не унимался Хойк.
Ну, вот,… вот…, подкатила волна. Истерика стала безжалостно сжимать мою грудь, сжимать мое горло, сердце и душу. Разрывать и топтать.
Мир окончательно скатился в пропасть, оставляя по себе руины абсурда. Полного абсурда, который я не хочу принимать.
Все детские сказки о вампирах в миг превратились в настоящий кошмар. Кошмар без права на окончание, исчезновение, едва придет утро. Сны стали явью.
Теперь я отчетливо понимала, что все, что со мной случилось в лифте, - правда. Я теперь осознаю, что происходило, что он сделал со мной.
Вампиры. Теперь уж точно я знаю, что они существуют. Точно.
Сегодня я чувствовала дыхание смерти, я была в ее объятиях, а я отдавала ей свою кровь…
Но не успел вырвать первый крик из меня, первый писк, визг, как Гудвин ухватился мне за плечи и резко встряхнул.
– Габи, Габи, солнышко, не сейчас, милая, не сейчас. Ты должна собраться. Приди в себя. Как он выглядел?
Сквозь рев и сопли, я пыталась выдавить из себя внятные слова:
– Высокий, смуглый, волосы средней длины, темно-коричневые, бородатый. Карие,… черные глаза.
– Он что-то говорил тебе?
Снова спазм, снова гадкий комок в горле.
Я качнула головой в знак согласия.
Пыталась дышать.
Но невозможно…
Снова истерика. Снова визг и плач.
– Милая, - нежно прошептал Гудвин и неожиданно обнял. Ласково, трепетно, заботливо. – Не плачь, прошу, Габи. Габи.
– Он что-то про Эмиля говорил. Хозяина... ПРИВЕТ ПЕРЕДАВАЛ. – Это была последняя капля. И все… мир поплыл перед глазами. Я больше не могла остановить все то, что так долго рвалось наружу.
Не то хохот, не то дикий визг,
не то плач, не то сумасшедший крик.
Завыла. Завыла изо всех сил, изо всей ненависти, боли, обиды, отчаяния. Я выла, задыхаясь, захлебываясь болью.
Но ставало легче.
Казалось, что наконец-то из меня начало выходить, вырваться все то, что горело, кипело, рычало внутри все эти две недели.
Все, что было, что скопила, - отдала…
Гудвин молчал. Больше не требовал от меня ничего. Заботливо прижимал к груди, и просто понимающе молчал, молчал и ждал.
Ждал.
***
Объятия.
Странная штука.
Я уткнула свой нос ему в грудь и пыталась успокоиться. Но чем больше попыток – тем сильнее рыдания нарастали и взрывались одни за одними.
Чем больше жалел он меня, тем больше жалела и я себя.
Тем сложнее было остановиться.
Но и оторваться, вырваться я не хотела.
Было так спокойно. Беспечно.
Безопасно.
Я тонула в его объятиях, и черные краски начинали стираться. Темно-серые. Серые. Светло-серые.
Я пыталась больше не думать о плохом.
Гудвин и я.
Враг, который оказался мне другом?
Едва ли не единственным настоящим другом.
С тем, с кем я могу поговорить обо всем, не боясь за его и свою жизнь.