Игры над бездной
Шрифт:
– Что-то с сердцем?
– Нет, что вы… Хотя, да, для всех я решила немного подлечить сердце. Рахили показалось забавным сказать именно так. Дела сердечные, сердце… Рахиль всегда веселила меня такими мелочами… – Линевская всхлипнула. – Потом грянула эта ужасная Катастрофа… Кошмарно… Но мы ведь были вместе. Мы были счастливы вместе… Почти два года – медовый месяц…
– Ваш с госпожой Месропян? – уточнил на всякий случай Стас.
– Да. Я и Рахиль, и пусть весь мир отправится в преисподнюю…
– Ну, он практически и отправился, – кивнул Стас. – Вы жили, насколько я знаю,
– Да. В «Хрустальной розе». Пришлось немного потесниться, но что это значит, когда рядом с тобой любимый человек… – Линевская протянула руку к изголовью и взяла бокал. – За любовь!
Русалка пригубила вино, томно прикрыв глаза.
– Что случилось с госпожой Месропян?
– Она исчезла… – пропела Линевская. – Исчезла… Я проснулась однажды утром… Около двенадцати, а ее нет… Нет рядом со мной в постели, нет в ванной… нет в «Хрустальной розе»… Я металась, искала, обращалась к охране и в Службу Безопасности… Никто не смог мне помочь. Она даже не покидала Периметра. Вы представляете? Она не покидала периметра. Там ведь все фиксируется, проверяется и все такое… Но здесь… Эти «ба-ла-лай-ки» сканируются непрерывно. Скажите мне, зачем это все, если Рахиль все равно исчезла? Скажите? И мне стало так одиноко… так одиноко…
Стас потер ладонью лоб.
Нет, это ему не мерещилось, все это происходило на самом деле. Он думал, что все это осталось в прошлом, что после Катастрофы все жрут пищу из биованн, носят потертую заштопанную одежду… Нет, вчера утром он пил кофе с бутербродами и печеньем, но это… Это было дополнительной привилегией Городского Совета. И когда он слышал о кутежах канторщиков – там тоже было понятно. Противно, но понятно…
Здесь же…
Стас помотал головой, словно пытаясь отогнать наваждение.
Линевская что-то говорила, театрально жестикулируя руками, пола халата отошла в сторону, открыв взгляду белоснежную ногу идеальной формы, но на Стаса это не произвело ни малейшего впечатления.
Эта дама была никем. Никем. Она была призраком из прошлой жизни, из мира до Катастрофы. У нее были деньги? Рубли? Евродины? Юани? И только благодаря тому, что все в этом городе ждут возвращения прежней жизни, эта баба может жить в хоромах безопасного Периметра, может пить вино и проходить процедуры?
Процедуры?
Ей пересадили чью-то почку? Печень? Кого-то убили, чтобы вернуть ей иллюзию молодости? Что она сказала – два года медового месяца? Это она об этих двух годах после Катастрофы? Когда женщины продавались за миску похлебки? Когда людей убивали за тряпку, за просроченное лекарство, за… да за что угодно убивали, даже без повода, просто потому, что кому-то показалось, что мир рухнул и что теперь все можно…
Медовый месяц? Два года?
И все потому, что в прежней жизни у нее были деньги, и теперь нужно делать вид, что так было, есть и будет всегда? Пройдет катаклизм… форс-мажор, и Линевская вернется в Москву, со своей подругой или без нее.
Максимка говорил, что Стас только будет играть роль консула. Чтобы стать символом будущего возвращения мира на круги своя. Чтобы люди верили и терпели. А Сандра говорила, что ничего не вернется, что нужно брать жизнь в собственные руки и строить хоть что-то… Свое.
Новый мир, усмехнулся Стас. Новый мир!
И в этом мире не будет места для таких вот шикарных отполированных баб, с деньгами и связями из прошлого. Просто не будет места. Они подохнут, как только окажется, что никто не собирается охранять их гнездышки в «Хрустальной розе», как только потребуется предложить что-нибудь в обмен на еду, на кров, на безопасность…
Что они могут дать взамен?
Бросить все.
Послать этот шедевр пластических хирургов и трансплантологов ко всем чертям и уйти. Сказать Максимке, что он может засунуть это почетное консульское звание себе в черную задницу…
Стас даже встал с кресла. И замер.
Но ведь теперь у него нет выхода. Просто нет. Он уже дал слово Сандре и ее девочкам. Уже почти весь Гуляй слышал, что Стасик из «Парадиза» готов предоставить крышу…
Он даже Марату вручил аванс. Гордо, без сомнений. Он ведь Марату, кажется, нос сломал. То есть не он, а раздувшийся от уверенности господин консул сломал нос уличному сутенеру. Уверенный в своем праве и безопасности господин консул…
У вас же есть пистолет, господин консул. «Дыродел» – шикарная машинка Наукома. И у вас есть разрешение на его ношение и применение, а у Маратика – нет. А теперь, когда вы решили на все плюнуть и гордо послать шефа Службы Безопасности подальше, вы придумали, что будете делать без своего оружия, без поддержки Максимки, без смысла и будущего? Вы же не сможете остаться не только в «Парадизе», но и в Гуляй-городе… На Гуляе не любят трепачей.
Стас медленно сел в кресло.
– Я бы бросила все и помчалась искать ее сама, – сказала Линевская. – Но у меня еще две недели процедур… Плюс пересадка… Я не могу. И поэтому прошу вас… сделать все возможное. И невозможное. Я готова передать вам право находиться в моих апартаментах в «Хрустальной розе»… Пожалуйста, если понадобятся деньги – возьмите с моего счета, сколько нужно. Я вам верю. Только найдите ее. Я буду вам благодарна. Я буду так благодарна…
– Хорошо, – прошептал Стас.
Он хотел добавить, что запишет номер счета и пароль, хотел попросить, чтобы Линевская связалась с охраной этой самой «Хрустальной розы», но тут «сторож» в его «балалайке» сообщил, что поступила просьба о доступе.
Его «балалайка».
Стас медленно поднес руку к разъему гнезда подключения на затылке. Там должно быть пусто. Он не вставлял «балалайку», она лежит в сейфе его номера. Она там лежит.
«Сторож» повторил сообщение. Добавил, что запрос сопровожден кодом-гарантией Банка РФ.
Пальцы нащупали «балалайку».
Вытащить. Вытащить и отшвырнуть от себя, как ядовитое насекомое. И растоптать. Ногти скользнули по зажиму. Еще раз.
Вставлю «невынимайку» – так, кажется, пригрозил Максимка? «Невынимайку»? Пока Стас был вырублен Фатимой, ему еще и «невынимайку» воткнули?
– Прошу принять решение, – сказал «сторож». – Отправитель запроса идентифицирован. Личность подтверждена. Разрешить контакт на вход?
– Разрешить контакт на вход, – с трудом произнес Стас, не отнимая руки от своего затылка.