Игры с ангелами
Шрифт:
– Я ничего такого не подумала, – перебила длинноватый монолог нетерпеливая Ника. – Говори прямо, что там случилось?
– Кричала его мать, ее увезли врачи. Внизу, кстати, стояла скорая, значит, к ней приехали. А самого Илью… его вынесли в мешке. Такой черный мешок… м… для трупов.
– Мешок? Для трупов? Но если в мешке был… Ты уверен?
– Что в мешке был он? Лица, конечно, я не видел, мешок был застегнут на молнию… А почему мать так кричала, почему ее врачи под руки увели? Она не в себе была. И в квартире разгром. Еще там слышались голоса… мужские. Сама подумай: медики, какие-то мужчины,
Так как Санчо отодвинул тарелку, Ника, ничего не сказав, принялась убирать со стола. Когда происходят такие события, в них не сразу и веришь. Разумеется, человек смертен и даже внезапно смертен, как сказал классик, сама по себе смерть не должна удивлять, это естественный процесс. Но внезапная смерть от руки убийцы всегда роняет в душу страх, что жизнь слишком хрупкий подарок, защитить ее практически невозможно, и чужая смерть примеряется на себя. Правда, подобные мысли беспокоят людей много старше, молодые полагают, будто они бессмертны, но у двух полуночников особые обстоятельства, выбившие их из привычного состояния. Наконец, Ника присела напротив Санчо за чистый стол, робко спросила:
– И что теперь делать?
– Сколько времени? – не ответил он, потому что не знал ответа.
– Три часа ночи.
– Я забыл… С Новым годом. Вдруг он будет лучше старого?
– Мне кажется, лучше уже не будет никогда, – вздохнула она.
– Будет. Обязательно будет.
Из ее прозрачно-голубых глаз выкатились прозрачные слезы, но Ника еще не знала, что, кажется, и он попал круто.
Рассвет зимой уныл и безлюден…
Между прочим, после праздников обостряется ощущение пустоты, а то и конца света, подобное настроение Павел прочувствовал, поглядывая на Феликса, но помалкивал, пока не развез по домам Вениамина с Женькой. Ребята еще зеленые, при них обсуждать проблемы, задевающие самолюбие, нетактично, некорректно, неэтично, ибо пострадавшая сторона без того чувствует себя униженно. Наконец Павел и Феликс остались одни, мчались по вымершим улицам, встречая почти пустые трамваи и троллейбусы, маршрутки и автобусы – редко кто ехал в столь ранний час на работу. А у них закончилась рабочая ночь, но это дело десятое, внимание сосредоточено на удрученном Феликсе, надо бы как-то вернуть его в прежнее состояние.
– Послушай, – заговорил Павел уверенным тоном, который просто обязан внушить оптимизм другу. – Ее слова ничего не значат, ты же в курсе, какая Ольга лживая. (Феликс отмолчался, это не в его духе, стало быть, серьезно приуныл.) Я постараюсь встретиться с другом отца, он узнает точно, правда ли, что эта стерва (впервые Павел выразился грубо о женщине) займет твое место. Если правда, я постараюсь убедить, что это нонсенс: патологоанатом – и вдруг следователь, ситуация достойна комедийного кино.
– Судмедэксперт, – вяло поправил Феликс.
– Повеситься можно от счастья, что ее прилепили к нам, – не на шутку разошелся Павел. – Какой из нее эксперт, мы отлично знаем: уровень санитара.
– Не стоит ни к кому обращаться, – воспротивился Феликс на сей раз в своей категоричной манере. – Не люблю, когда за меня начинают хлопотать, будто я действительно ничего не стою.
– А я за себя буду
– Но тебе-то выгодно, чтобы я оставался оперативником…
– Нет. – И Павел взглянул на него с укором, но Феликс угрюмо смотрел в лобовое окно. – Мне выгодно, чтобы твое моральное состояние было в норме. Кстати! Твоя смена профессии никак не скажется на нашей работе, мы просто будем вести и твои, и мои дела, не объявляя об этом окружающим, кроме наших ребят. Как я придумал, а?
– Классно, – без оптимизма отозвался Феликс.
– И уж тем более невыгодно, чтобы злобная баба маячила каждый день перед нашими носами. От нее в морге не было прока, а у нас… нам она будет только мешать. Зря мы ее покрывали!
На некоторое время в салоне воцарилась пауза, так происходит, когда диалог не завязывается, а Павел постарался смягчить удар:
– Знаешь, самая большая ошибка, когда неудобно, неловко обнародовать несостоятельность человека, открыто сказать о постоянных ошибках, которые не только мешают работе, в тупик ее загоняют. Чертовой лояльностью мы нажили себе головняк… Ты приехал. Можешь до понедельника гулять, раньше все рано ничего не добудем. Если мать убитого придет в себя, позвоню.
Открыв дверцу и ступив ногой на асфальт, Феликс обернулся:
– Забыл сказать, в понедельник у Насти экзамен, я поеду с ней, у тебя буду только после сдачи.
– Экзамен? Какой, где?
– В ГИБДД. На права. Я разве не говорил? Ребенок появится, его нужно будет возить то к врачу, то еще куда, а я не всегда смогу это делать. Поэтому сдал Настю на обучение. Экзамены принимал лично каждую неделю, чтоб от зубов… Вождению учили мы с инструктором, она у меня выучила устройство автомобиля от и до, я знаю хуже. Гоняли ее, как Тузика по арене. А как иначе? Я же не папик, которому все равно, что будет с его пассией, если та в аварию попадет, – другая быстро заменит. А мне нужна уверенность, что Настя отличный водитель, поэтому сдавать будет на общих основаниях, без договорняка.
– Разумно. А когда экзамен?
– В десять утра. Сначала теория, потом вождение. Пока.
Феликс взбежал на этаж, перешагивая через три ступеньки, открыл дверь своим ключом, вошел на цыпочках, полагая, что Настя спит. Он лишь тихонько заглянул в спальню и отправился в ванную, там стащил с себя всю одежду и, сунув ее в стиральную машину, встал под душ. Стыдно признаться даже самому себе, но кровища, труп, разгром… ощущение, будто все это остается на одежде. Феликс брезглив, поэтому первое, что делает после места преступления – бежит в ванную. При этом в другой сфере он себя не мыслит, мало того, не хочет даже гипотетически изменить профессии – вот такой парадокс.
Запахивая халат, сшитый Настей, улыбнулся: она глупых трат не делает – только на то, что не сможет смастерить собственными руками, а шьет гениально. И что интересно: когда жил один, денег ему не хватало, сейчас их двое, Настя не работает, а денег не только хватает, еще и остаются – уметь надо! После ванной настало время заглянуть на кухню, а там Настя.
– Ты почему встала? Я разбудил?
– Нет, – сказала она, подставив ему щеку. – Просто почувствовала: ты здесь, вот и проснулась. Ты же голодный, не спал всю ночь… Садись.