Игры с огнем. Там же, но не те же

Они бесновались.

Натягивали поводки, и шипастые ошейники впивались в напряженные шеи – того и гляди, оборвут привязь и пожрут меня. Лязгали клыки, летела слюна. Девочка сжималась в комок и прижималась к стене, стараясь хоть так уберечься от зловонных пастей.

Девушка с длинными светлыми волосами ниже талии презрительно скривила губы и сказала что-то подругам. Что-то едкое, наверняка – обидное, судя по гримаскам на хорошеньких личиках. Они не спешили уходить к столикам,

глазели на меня, обтекающую унижением возле раздачи.

Я не слышала ее слов, мне словно уши заложило, и, как часто это бывает в моменты стресса или паники, звуки доносились будто сквозь толстый слой ваты.

Я боялась не справиться, не удержаться, и от страха меня ощутимо подташнивало, и я очень старалась дышать. И держаться независимо, невозмутимо и отстраненно…

Только внутри, в какой-то дальней, существующей лишь в моей голове каморке, девочка вжималась в твердую холодную стену, а звери заходились бешенством, пытаясь добраться до нее.

Я не справлялась. Катастрофически не справлялась.

Кобеля звали Гнев, и он был огромным, тяжелым и страшным в лобовом ударе. Прямолинейная тупая сила, сбивающая с ног, сметающая все на своем пути.

Суку звали Злоба. Она была меньше, легче и незаметней. И как типичная сука, она была коварна и хитра. Она не действовала в лоб, она предпочитала затаиться и нападать исподтишка.

Там, где он стремился рывком оборвать привязь, она немыслимыми финтами старалась вывернуться из ошейника.

Одноклассники в новой школе меня невзлюбили сразу – иностранка, инородное тело, всунутое в притертый за столько лет коллектив. Странная, непривычная, да еще и такая… затюканная.

Вся затея с этой новой школой была ошибкой. И окончится она… сломанной клеткой. Сорвавшимися с поводков внутренними тварями. Смертями.

Я сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони, а на глаза наворачиваются злые слезы…

– Ну и что тут происходит? – раздался вдруг ленивый, равнодушный голос.

Оглушенные моими собственными эмоциями, органы чувств меня подвели, и новое действующее лицо я заметила только тогда, когда спина, обтянутая белой спортивной футболкой, загородила мне обзор, заслонила девиц от меня, а меня – от них.

Спина была упоительно широкой, голос низким, глубоким, а заданный этим голосом вопрос был обращен не ко мне. Ответа на него не последовало, но – о, чудо! – противные девицы вдруг вспомнили, что завтрак не бесконечен, а у них есть дела.

Парень, от которого я успела рассмотреть лишь спину, был высок, широк в плечах и нетороплив. У него был коротко стриженый светлый затылок. От него хорошо пахло гелем для душа, чистым телом и дорогим парфюмом.

Я вдыхала этот запах – и успокаивалась. Твари внутри меня, сбитые с толку новыми впечатлениями, настороженно принюхивались, взрыкивали и переминались – они не привыкли отступать, но девочка, сжавшаяся в комок под холодной стеной, была рада и этой передышке. Возможно, если она отдохнет, она сумеет набраться сил, чтобы взять своих монстров на поводки.

Девочка –

это я. И для того, чтобы выйти из каморки, мне необходимо подчинить себе Гнев и Злобу. Меня отправили в Андервуд из родной Шельгары, перевели с домашнего обучения в известную на весь мир школу-пансионат закрытого типа, чтобы научить владеть собой.

Я Ильза Ар-Бравлинг, и у меня проблемы с контролем над эмоциями.

Вот те на. За неделю моего отсутствия на занятиях в классе появилась новенькая. Учебный год уже пару месяцев как начался, и потому появление новых лиц было особенно удивительно.

Я неторопливо двигался вдоль стойки раздачи, делая вид, что мне плевать на все – и на почтительно раздающихся в стороны передо мной студентов, и на торопливо составляющую на поднос еду смуглую новенькую, явно старающуюся держаться у меня в кильватере и опасающуюся отставать.

В общем-то, я и не делал вид, мне действительно было плевать.

В Андервуде мне старались дорогу не заступать. Неужто можно заставить Ричи Феррерса стоять в очереди за завтраком или там толпиться-пихаться вместе со всеми у листков с результатами контрольных?

Придурки. Я из-за таких мелочей не завожусь. Но сложившаяся репутация есть сложившаяся репутация. Я поддерживаю. И пользуюсь – в конце концов, стоять в очереди действительно лениво.

Так что, не обращая внимания на соучеников, мгновенно дающих мне живой коридор (носорог очень плохо видит, но при его весе это уже не его проблемы!) я неторопливо прошел к столу нашей группы. На минуту шевельнулся интерес – как новенькая, сядет рядом?

Но нет – вместе со своим подносом она выбрала себе другой столик, из свободных двухместных. Но – за моей спиной.

Я позволил себе чуть ухмыльнутся: мы горды, мы не навязываемся! Хоть и отчаянно трусим остаться без прикрытия.

Ну да предки с ней. Я взял приборы и сосредоточился на завтраке.

От занятий меня отстранили за драку с применением магии. Не первую и, пожалуй, не последнюю. Наставники, как всегда, пристально искали признаки срыва, но я честно признался, что действовал не ведомый неподконтрольными силами, а абсолютно сознательно – просто чтобы до того самого срыва не доводить.

Иногда проще взять оппонента, стиснуть магическими тисками и стукнуть легонечко о стену вразумления для, чем дожидаться, пока ситуация станет действительно критической, и твой дар вывернется из-под контроля воли, и сила рванет, распространяясь упругой свирепой волной…

Тьютор только за голову хватался от моей незатейливой логики, с самого первого раза, как я ознакомил его со своей теорией, и до сих пор.

Разбирательство каждый проводилось по полной форме – студенту седьмого курса, ясное дело, безопаснее признаться в дисциплинарном нарушении, чем в магическом, которое может повести за собой что угодно вплоть до запечатывания, но все тщетно. Нарушение каждый раз было дисциплинарным.