Игры скучающих купидонов
Шрифт:
— Нет, у меня сегодня аншлаг, все меня хотят. Еще нужно в галерею заскочить: собираются отправить на выставку кое-какие мои работы. О, кстати, можно я тот чайник в виде петуха заберу? Ты же все равно им не пользуешься?
— Кто бы смог выпить ведро чая? Ты, Галка, хоть и мелкая, но страдаешь гигантизмом, что ни чаша, то величиной с ванну, — в качестве примера я приподняла свою глиняную кружку, которую из-за нестандартного размера нужно было держать двумя руками. Я пользовалась ею, чтобы не обижать «художника», да и чай в такой долго не остывал.
— Все по Фрейду. Как там поживает Горелов?
— А он тебе разве не звонит?
Галкина мастерская находилась в пригородном поселке, куда с легкой руки подруги перебрались и мои родители. Природа, чистый воздух, опять-таки красивейшая река, на берегах которой водилась какая-то особая глина, позволяющая нашей умелице зарабатывать на хлеб с маслом. Правда, деревенская жизнь малость отдалила ее от цивилизации, но телефон исправно восполнял все пробелы в общении.
— Нет, не звонит, — Галка отвела глаза в сторону.
— Ну-ка, ну-ка, — я взяла Галину за подбородок и заставила развернуться ко мне.
— Ну, понимаешь…
— Смотри в глаза.
Галка вздохнула, словно собиралась с силами перед прыжком с парашютом. В моем животе что-то ощутимо сжалось. Обычно так говорят о сердце, но у меня всегда откликается что-то чересчур чувствительное в районе поджелудочной железы.
— Помнишь, как мы летом все вместе ездили в поселок?
— Ну.
— После купания в реке ты ушла к родителям, а я повела Никиту посмотреть блюдо, которое расписала на азиатский манер — цветы граната, арабская вязь…
— И?
— В общем, я… предложила ему себя.
— Галка…
— А он отказался. Тогда я наговорила ему глупостей, — Галина закрыла лицо ладонями. — Идиотка. Стояла перед ним голая и кричала…
— Милая, — я опустилась на колени и обняла подругу. Та всхлипнула.
— Он всегда мне нравился. Еще со школы. Я дни считала, когда наступят каникулы, и он вернется из своей треклятой Англии. Потом в календаре отмечала, когда у него будет отпуск, а он… а он…
— Видел в тебе лишь друга…
— Но он же подавал сигналы! Звонил, разговаривал часами, интересовался, как продвигается работа над проектом. Хвалил…
Моя любимая подруга целый год трудилась над спецзаказом для столичного ресторана, готовя не только посуду, но и украшения для интерьера и фасада.
Галка шумно высморкалась в кухонное полотенце.
— Во время купания в реке даже носил на руках. Это после, когда я в своей глупой голове разложила все по полочкам, поняла, что он не мог поступить иначе, ведь я сама прыгала к нему на руки, пила на брудершафт и лезла целоваться… Тогда, в воде, его объятия и нежные прикосновения к моему телу казались признаками желания, шагом к более близким отношениям. Я дура, Женька! Какая же я дура! Вся его нежность была лишь потому, что он боялся нанести вред, нечаянно ранить меня, тогда как я резвилась бешеной селедкой, идущей на нерест.
Галка права: Никита мог навредить, одна его лапища чего стоила. Куда делся тот хлипкий подросток? Бабушка откормила его, выхолила, народными средствами восстановила подорванный иммунитет, и во взрослую жизнь шагнул крепкий парняга, за спиной которого легко могла спрятаться такая как я. А ведь я далеко не маленькая. «Три Галки» — так шутя говорила я о себе и нисколько не кривила душой. Взять хотя бы размер груди. У нее первый, у меня третий. У нее попа как у мальчишки, у меня руки — как ее ноги. «Хватит лопать сладкое!» — упрекала закадычная подруга, выдирая из специально поднятого вверх кулака откушенный шоколадный батончик. Правда, для этого Галке приходилось чуть ли не подпрыгивать. Мы с Никитой одного роста. Хорошо хоть не одной комплекции, я все-таки на пару размеров меньше. Но если не «победю-побежу» свою любовь к сладкому, через пяток лет обязательно догоню Горелова, а то и дам ему фору.
— Родная, не кори себя. Ты просто хочешь любви. Ну зачем тебе Никита? Широкий как шкаф, рыжий и лопоухий.
— У него кость широкая. И не рыжий, а золотой. А уши… уши у мужчины не главное!
— Что-то я не припомню, чтобы у него в седьмом классе кость была широкая…
— И вообще молчи! Вам, красивым, вечно все не так! Побыла бы в моей черной шкурке. Ноги кривые, волосы редкие…
— Чудесные у тебя волосы, просто ты не даешь им вырасти…
— Вот-вот! Сразу в сторону разговор увела. Про мои ноги ты почему-то так не говоришь! Не утешаешь, что я просто не даю им вырасти.
— Наглая ты, Галка!
— А ты толстая!
— Да, я толстая, — и спорить не буду. Рядом с Галиной любой покажется толстым.
— И коса у тебя тяжелая, поэтому тебе приходится нос задирать.
— Да, но резать не буду. Еще немного помучаюсь.
— И ресницы хоть и длинные, но светлые, туши не напасешься.
— И то верно, экономная ты моя. И губы как вареники, и… что там еще у меня? — все это повторялось из года в год в те самые печальные моменты, когда Галка хотела утвердиться за мой счет.
— И рост как у гардемарина.
— Ну слава богу, хоть на человека стала похожа! А раньше только с каланчой и сравнивали.
Галка уже улыбалась.
— Расскажи, какая я, — потребовала она, опять бросаясь в мои объятия.
— Ты тоненькая, как тростиночка. Твои черты изящны, а коротко стриженные волосы придают им французского шарма. Таких как ты воспевают поэты и рисуют углем художники на Монмартре. Достаточно одной линии, чтобы передать всю хрупкость твоей девичьей фигуры…
— Про таланты не забудь.
— … твои пальчики так сильны, что ты запросто сминаешь ими тонны глины, потом лепишь из нее горшки и тащишь их в квартиру…
Галка подняла голову и посмотрела на меня через сощуренные глаза.
— … одной толстой блондинки, которая не устает радоваться, что у нее такая талантливая подруга, и вся красота достается ей на халяву.
— То-то!
Никита пришел без звонка. Ожидая, когда я соберусь, топтался в коридоре. Раздеваться не стал, надеясь, что сей факт подтолкнет меня сжалиться над потеющим в пальто и заставит поторопиться.